Юрий Соловьев - Воспоминания дипломата

   Не могу не привести здесь некоторые мои впечатления от прибытия французской миссии в Варшаву во главе с бывшим послом в России Нулансом. По обыкновению миссия остановилась в гостинице "Бристоль", где несколько дней большой зал был заставлен багажом, напоминавшим снаряжение экспедиции в Центральную Африку. Тут были горы ящиков с консервами, автомобильные части и тому подобные принадлежности. Варшава встречала французов, как победителей. С балкона "Бристоля" Нуланс произнес приветственную речь, причем, сказав несколько польских слов, дальше говорить по-польски не смог и вышел из положения, воскликнув: "Viva la Pologne!" ("Да здравствует Польша!"). Закончился этот день, однако, несколько неожиданно. Балкон давно не ремонтированного здания гостиницы был так переполнен зрителями, что проломился. В результате было несколько человеческих жертв.

   Почти в одно время с прибытием французской миссии и до приезда ряда дипломатических представительств приехал в Варшаву и новый премьер - известный пианист Падеревский. Этот пианист попал в премьеры главным образом благодаря своей близости к Вильсону. Впрочем, поляки сами утверждали, что он оставался в течение всего своего пребывания на посту премьера больше пианистом, чем государственным деятелем.

   В общем пребывание в Польше становилось для нас тягостным. И тем не менее мне пришлось пробыть в этой своеобразной "ловушке" еще год: надо было подождать, пока устроятся дела дочери, неизменной до тех пор моей спутницы по разоренной войной Европе. Скоро, однако, мне удалось выбраться на две недели в Вену и Прагу, куда я съездил в качестве курьера Международного комитета Красного Креста. Краснокрестная работа меня всегда интересовала, и впоследствии я с большим увлечением проработал больше пяти лет в советском Обществе Красного Креста. К сожалению, мировая война отразилась на деятельности дипломатов и, быть может, еще более подорвала международное нейтральное положение творения Анри Дюнана.

   Во всяком случае командировка Международного комитета Красного Креста дала мне возможность посетить Австро-Венгрию и увидеть своими глазами, в каком положении находится эта страна после войны.

   Положение Центральной Европы как своего рода вассальных владений Парижа проявлялось во многом. Так, для переезда из страны в страну необходимы были союзные, точнее говоря, французские военные визы. Это требование не желающих разорркаться военных властей, естественно, сильно сковывало деятельность Красного Креста.

   В гостинице "Бристоль" я встретился случайно со своим старым знакомым по Биаррицу виконтом де Сюзанне, женатым на дочери бывшего русского посла в Риме Муравьева. Он был мобилизован во время войны и ведал в Варшаве вопросами виз. Получив с помощью виконта де Сюзанне визу, я благополучно выехал в Вену. Между Варшавой и Веной к тому времени начали ходить скорые поезда с международными спальными вагонами, и я, излишне понадеявшись на вагон-ресторан, первую половину пути буквально голодал. Поезд шел по опустошенной стране; она производила особенно грустное впечатление при скудном свете серого мартовского дня. Несмотря на год с момента перемирия, кругом виднелось много развалин, станции были разрушены, на вокзалах достать что-нибудь поесть было невозможно. Спас меня оказавшийся в одном со мной вагоне знакомый поляк, который подкармливал меня до самой Вены.

   Вена произвела на меня также крайне грустное впечатление. Город был как бы парализован. От былой жизнерадостности венцев, донельзя исхудавших после тяжелых лет, осталась лишь прирожденная любезность, проявлявшаяся в довольно жалкой улыбке при неизбежных у них приветствиях.

   Улицы почти не освещались. Из-за недостатка электричества два-три открытых театра начинали свои представления в 5 часов дня, а часам к 9 город погружался в полный мрак. Магазины были пусты, нельзя было найти даже папирос. Большинство гостиниц было закрыто, действовали только две большие гостиницы, но в одной из них ресторан был закрыт, а в другой скудный обед можно было получить лишь до 9 часов вечера. Газеты были полны известиями о событиях в Будапеште, и средства связи с этим городом, являвшимся для союзников столь опасным очагом революции, были нарушены. Швейцарская краснокрестная делегация не пустила меня в Будапешт, хотя мне казалось, что именно там для Международного комитета Красного Креста нашлось бы широкое поле деятельности.

   В Вене сказывался в то время процесс распада большого государства. Спешно печатались бумажные деньги, причем курс на них моментально изменялся, и в то время как чехословацкие кроны неудержимо повышались в цене, австрийские, напротив, обесценивались.

   Дня через три я выехал в Прагу. От Вены до границы мы проехали около двух часов. Поездов было мало, и все они были переполнены. Я смог сесть в поезд лишь благодаря нарукавной краснокрестнои повязке, как нельзя более подходившей к обстановке городов Европы, бедствовавших после войны, быть может, сильнее, чем во время нее.

   Прага по сравнению с Веной производила впечатление сравнительно цветущего и оживленного города. Торговля шла полным ходом, и на первый взгляд лишь новые названия, как например "Вокзал Вильсона", да обилие союзных офицеров свидетельствовали о необычайных условиях вновь созданной страны.

   Близость революционной Венгрии чувствовалась даже в гостинице, где я остановился: там находились бежавшие из страны венгры, по большей части крупные землевладельцы. Об этом же свидетельствовали и строгие полицейские меры в отношении приезжающих. На следующий день я завтракал с членами местной краснокрестной делегации. К нам подсел молодой французский офицер, которому, как оказалось, была поручена эвакуация военнопленных по Дунаю. Не лишен был прелести поставленный им откровенный вопрос, как называется река, на которой расположена Прага. А между тем он занимался своим делом уже не первый день и, казалось, должен был бы знать водную систему бывшей двуединой монархии.

   В Вену я вернулся не без затруднений. На австрийской границе в связи с всеобщей железнодорожной забастовкой в Австрии было прекращено движение поездов. Лишь после продолжительных переговоров случайно оказавшегося в поезде английского генерала с железнодорожными служащими последние согласились отправить поезд. В этот фантастический период наибольшим авторитетом в европейских столицах пользовались военные власти, носившие форму одной из союзных держав.

   В общем, если сравнить Вену 1919 г. с Варшавой, то обе столицы производили одинаково тяжелое впечатление. Чувствовалось, что, несмотря на заседавшую в Париже мирную конференцию, во вновь созданных странах царил полный хаос. Я, однако, не мог предполагать, что вскоре мне придется быть в Варшаве свидетелем событий, напомнивших, что до умиротворения Европы еще далеко. Город был на полувоенном положении. Движение на улицах прекращалось ровно в полночь, и многим приходилось невольно знакомиться с полицейскими участками, где проводили ночь лица, застигнутые военными патрулями на улице после 12 часов ночи. В Варшаве мне пришлось встретиться с двумя коллегами по бывшему Министерству иностранных дел, поляками по национальности. Встреча была дружеская. К тому же спасал дипломатический навык исключать из разговора все неприятные темы или касаться их лишь тогда, когда чувствуется, что это не сопряжено с причинением собеседнику какого-либо неудовольствия. Иногда, впрочем, мои приятели, перешедшие на службу к польскому правительству, бывали весьма откровенны. Один из них мне как-то признался: "А ты думаешь, мы уверены, что не будет четвертого раздела Польши?" По-видимому, парижские эксперименты над Польшей многим полякам не внушали большого доверия; сказывалось опасение, что если Польша не будет больше нужна, то ее могут легко бросить на произвол судьбы. В 1919 г. главную роль в Варшаве стали играть французы. Туда прибыла многочисленная французская миссия, имевшая целью подготовить Польщу к войне против Советской России.