Юрий Соловьев - Воспоминания дипломата

   В Варшаву отправлялся, к счастью для нас, едва ли не первый поезд, составленный исключительно из вагонов четвертого класса. Вагоны были переполнены русскими военнопленными. Наши спутники были весело настроены. Они были твердо уверены, что попали, наконец, к себе на родину и что их испытаниям наступил конец. Между тем завязалась беседа. Поезд шел очень медленно. Навстречу то и дело попадались поезда, переполненные разоруженными немцами, и в этих случаях наши спутники-военнопленные, сговорившись заранее, затягивали веселую хоровую песню: "Deutschland hat nur Marmelade, Marmelade, Marmelade..."*. Песенку они пели весьма добродушно, и я не мог не удивиться этой неизменной славянской незлобивости.

   ______________________

   * "В Германии есть только мармелад, мармелад, мармелад". Песня, наверное, была создана в лагере, где им приходилось жить впроголодь.

   ______________________

Варшава. Вена. Прага (1918-1919)

   В Варшаву мы прибыли около 8 вечера. Город почти не был освещен. Изредка ходили трамваи, но нас с ручным багажом в вагон не пустили. Выручил меня один из наших новых приятелей-военнопленных: он помог донести багаж и достать извозчика, на котором мы доехали до центра города. Мы отправились в гостиницу "Бристоль", в которой я жил прежде в течение многих лет. Персонал гостиницы был тот же, и все нам от души обрадовались.

   Как и прежде, эта гостиница была своего рода центром варшавской жизни. В ней размещались наши штабы во время первого года войны, там же останавливались затем и германские.

   На следующий же день я отправился в Вышков, расположенный на Западном Буге, в 50 километрах от Варшавы, в двух часах езды по железной дороге, а на автомобиле - не более часа. Свой дом и сад, прилегавший почти непосредственно к посаду, я нашел в плачевном состоянии.

   Правда, немцы сохранили все деревья, но заборы были сломаны, дом, где во втором этаже помещалось местное германское этапное управление, был в необычайно запущенном состоянии: окна в третьем этаже разбиты, а в нижнем некоторые комнаты производили впечатление, что ими пользовались как конюшнями. Из мебели почти ничего не осталось. Но меня ожидала еще большая неприятность. Днем я зашел к арендатору майората Вышков В.Э. Громчевскому. Когда мы с дочерью сидели у него, пришел молодой человек с ружьем в руках и объявил, что майорат взят в казну.

   Пройдя с Громчевским по полям, я увидел весьма знаменательное зрелище. На них под руководством французского офицера возводились траншеи, причем обращены они были на восток. Интересно было убедиться, с какой поспешностью французские военные проникли в Польшу, возводя новые укрепления, направленные на этот раз против России. Я вспомнил виденные мной в тех же местах в 1915 г. траншеи, правда, весьма неглубокие, выстроенные еще царскими войсками против немцев; тогда ими так и не воспользовались, так как территория Польши к востоку от Варшавы была сдана без боя. С другой стороны, работа французского офицера доказывала, что война еще далеко не закончена и что я нахожусь в окружении отравленных газами траншей в еще более насыщенном ядом тылу.

   В тот же день я вернулся в Варшаву. В Вышкове теперь у нас остались лишь дом и часть сада. Тем не менее я решил окончательно порвать с Вышковым, не желая попасть в такое же положение, в каком очутились в 1918 г. оставшиеся в Польше русские помещики.

   В гостинице меня ожидал приятный сюрприз: весь наш багаж был доставлен из Александрова в полном порядке.

   В Варшаве, как пришлось скоро убедиться, я уже не в первый раз на своем пути в Москву вновь оказался в своего рода ловушке. Выехать оттуда в РСФСР в то время не было никакой возможности, если не идти на авантюру вроде нелегального перехода через границу. Тогда мы решили продать наш дом и небольшой участок при вышковском майорате, чтобы получить средства на существование.

   В конце 1917 г. отношения Польши с другими странами были весьма неопределенными. С Германией и Австро-Венгрией все официальные отношения были порваны после ухода оккупационных войск. Попытка Берлина прислать в Варшаву посланника кончилась ничем, и поселившаяся было в гостинице "Бристоль" германская миссия в составе нескольких человек так же быстро исчезла, как и появилась. Других иностранных представительств также не было. Между прочим, здесь не было даже испанского консула, который мог бы защищать русские интересы во время войны. Что касается союзных держав, то они не спешили с признанием польского правительства во главе с "комендантом" Пилсудским. Париж еще не забыл, что Пилсудский незадолго до того стоял во главе польских легионов, сражавшихся против России в рядах австро-венгерской армии. Варшавское правительство временно признало "польский комитет" в Париже, составленный из польских эмигрантов. В нем главными действующими лицами были Маврикий Замойский, будущий министр иностранных дел Польши граф Сабанский и другие представители польской аристократии, которых я встречал в Париже во время войны.

   Польская армия до момента прибытия частей с Восточного фронта и из Франции носила несколько фантастический характер. Она была составлена из случайных элементов и обломков австро-венгерской и царской армий. Можно было встретить польских офицеров, носивших георгиевский крест, что было, впрочем, вскоре запрещено. Немалым затруднением для новоявленных польских военных было и незнание в достаточной степени польского языка. Так, расположенный в казармах, принадлежавших ранее гвардейскому уланскому полку, польский уланский полк говорил почти сплошь по-русски.

   Вообще внутреннее политическое положение в Варшаве было еще шатким. Приблизительно через месяц после моего приезда произошла попытка произвести переворот, который едва не удался. Группа офицеров попробовала арестовать жившего в гостинице "Бристоль" начальника главного польского штаба графа Шепетицкого, брата известного униатского епископа. Заговорщики подошли к нему у пресловутой входной вертушки и заявили, что он арестован. Но Шепетицкий не растерялся и приказал стоявшим у подъезда часовым арестовать заговорщиков. Через несколько минут был вызван из Лазенок по телефону уланский полк, который и решил дело. Одновременно с этим выступлением в "Бристоле" были арестованы два польских министра, которых продержали в заключении около 10 часов. В Бельведерском дворце также была произведена попытка арестовать самого "коменданта" Пилсудского. Во главе заговора стоял князь Сапега. Но заговор был раскрыт, и участники его наказаны. Сапегу, впрочем, вскоре простили, он был назначен председателем польского Красного Креста, затем министром иностранных дел и, наконец, послом в Лондон.