Владимир Березин - Виктор Шкловский

Это позже Беломорско-Балтийский канал превратился в дешёвые папиросы с размытой картой на пачке.

Пачка, вернее, рисунок на ней стал источником многочисленных анекдотов, вроде истории с лётчиками, что забыли планшет с картой и летели по пачке «Беломора».

Канал знаменит до сих пор — едкой табачной славой. Есть разве папиросы «Кузнецкстрой» или «Магнитка»?

Беломорско-Балтийский канал строили с 1931 по 1933 год и назвали именем Сталина (в 1961 году это имя с названия отвалилось).

А вот в начале 1930-х о канале только и говорили.

Во-первых, это был «первый в мире опыт перековки трудом самых закоренелых преступников-рецидивистов и политических врагов», — как писали в газетах.

Во-вторых, об этом говорили открыто.

Потом говорить о труде заключённых стало не принято.

А тогда писали книги и ставили пьесы — погодинских «Аристократов», к примеру.

Есть странный и страшный текст, детектив-нуар, где герой падает в тихий омут безумия, потому что жизнь пошла криво. Всё подмена, всё зыбко (куда страшнее, чем в незатейливой истории человека, попавшего в Матрицу). И мальчик-герой всё время промахивается — в выборе друзей и в боязни врагов, мечется по дому, по городу, и дальше, дальше… Зло заводится в тебе как бы само по себе, шпион появляется в квартире так — от сырости. Будто следуя старинному рецепту, разбросать деньги и открыть дверь. И на третий, третий обязательно день — вот он, шпион, готов. Тут как тут.

Потом мальчик спрашивает человека в военной форме, откуда взялся его загадочный фальшивый дядя. «Человек усмехнулся. Он не ответил ничего, затянулся дымом из своей кривой трубки, сплюнул на траву и неторопливо показал рукой в ту сторону, куда плавно опускалось сейчас багровое вечернее солнце». Шпионы всегда приходят со стороны заката, оттуда, из Царства мёртвых.

Герой — человек без возраста. Он взрослый в детском теле. К тому же он, как герой античного романа, не меняется, а только искупает ошибки. Будто в награду за желание умереть, мир возвращает мальчику отца — с увечным пальцем и шрамом на виске, но живым — его выплёвывает Беломорско-Балтийский канал.

В тексте прямо об этом не говорится, но адрес села Сороки, откуда пишет отец, села, которое стало в 1938-м городом Беломорском, с каким-нибудь другим адресом спутать сложно.

Это, кто не помнит, «Судьба барабанщика». Повесть Аркадия Гайдара, написанная в 1939-м.

Канал, а точнее — Беломорско-Балтийский канал был стройкой поизвестнее Днепрогэса (его закончили строить годом раньше).

Летом 1933-го 120 писателей во главе с Максимом Горьким приехали на строительство канала, чтобы потом написать о нём книгу. Месяцем ранее туда приехал Пришвин, в результате написавший роман «Осударева дорога». «Осударева дорога» напечатана тогда быть не могла и увидела свет только в 1957 году.

А вот книга о Беломорско-Балтийском канале вполне себе была напечатана.

Правда, огромный 600-страничный том писали не 120 путешественников, а 36 человек.

Иллюстрировал книгу Родченко[96].

Шкловский, поехавший туда отдельно (а набор имён был подходящий — Алексей Толстой, Михаил Зощенко, Ильф и Петров, Бруно Ясенский, Валентин Катаев, Вера Инбер, Дмитрий Святополк-Мирский и пр.), так вот Шкловский, судя по всему, сам ничего не писал.

Он был приглашён (это то самое приглашение, от которого нельзя отказаться) как «гений монтажа». В коллективе авторов Шкловский подписан чуть не под каждой главой, но выделить среди результата «бригадного метода» что-то присущее лично Шкловскому, найти элемент стиля, оборот речи, лично ему присущий, нельзя.

Монтажа там было достаточно, и монтаж был профессионален.

В начале 1930-х всё монтировалось довольно лихо, и, отмотав один год назад, среди записей в «Чукоккале» можно обнаружить:

«Вера ТоргсинберКарьерий Вазелинский,П. А. Правленкобез. Прин. Цыпин1932».

А ещё там значится следующий каламбур:

«Эпоха переименована в максимально-горькую.

Тоже не Виктор Шкловский»{184}.

Вообще, канал в советской мифологии — очень странный и интересный объект.

Управление водой, водяная цивилизация (как писали историки — «гидравлическая»).

Отчего на слуху нет книг, посвящённых рукотворной реке как символу повелевания водами, — неизвестно. А ведь тут-то и заключена какая-то великая русская загадка — канал или плотина приносит страшные бедствия, затопляется очередная Матёра, и вдруг рукотворная река на следующее утро оказывается обычной, будто спало какое-то наваждение. Пока лучшее произведение, предсказавшее судьбу каналостроения в России, — «Епифанские шлюзы» Андрея Платонова, где есть всё — надежда и ошибка, любовь и страх, а потом и вовсе безвестная гибель.

Каналы оказываются, наряду с гидроэлектростанциями, в числе главных строек коммунизма.

Канал возвращает мифологию ко временам древним — египетским и вавилонским.

При этом Беломорканал — довольно сложное и очень остроумное (по крайней мере, с инженерной точки зрения) сооружение.

Это, кстати, одно из немногих сооружений, построенных по плану, в срок — с 16 октября 1931 года по 20 июня 1933-го.

Перед писателями, кстати, на стройку съездил сам Сталин.

Есть знаменитые кадры, снятые на палубе, — на них понемногу исчезают в мутной реке Лете-ретуши спутники вождя.

Глядь — и вместо какого-нибудь наркома уже палубная надстройка или деталь пейзажа.

Книга, которую создали советские писатели, была сделана так же — точно и в срок, прямо в руки делегатам XVII съезда ВКП(б). Этому съезду она, собственно, и посвящалась. Книгу сдали в набор 12 декабря 1933-го, а 26 января 1934 года она уже лежала в Кремле.

Изданий, правда, было два — одно для широкого распространения, тиражом 80 тысяч экземпляров, и особое — тиражом четыре тысячи, но куда более роскошное.

Потом вышло то, что обычно бывало в ту пору.

Имперской фундаментальности всегда мешают реальные биографии.

Солженицын писал по этому поводу: «Книга была издана как бы навеки, чтобы потомство читало и удивлялось, но по роковому стечению обстоятельств большинство прославленных в ней и сфотографированных руководителей через два-три года все были разоблачены как враги народа. Естественно, что и тираж книги был изъят из библиотек и уничтожен. Уничтожали её в 1937 году и частные владельцы, не желая нажить за неё срока. Теперь уцелело очень мало экземпляров, и нет надежды на переиздание…»{185}

Но с последним замечанием Солженицын поторопился.