Георгий Ушаков - По нехоженой земле

Чем дальше шли, тем больше занимал вопрос, что же в конце концов находится впереди — пролив или залив.

Противоположный берег заметно приближался. Он был уже примерно в 20 километрах. Между ним и мысом, на который шли, как ни вглядывались, ничего нельзя было рассмотреть. Что там? Низкий, пока невидимый берег или глетчер, замыкающий залив Шокальского? А может быть, и нет ничего, кроме морских льдов или айсбергов в проливе, который предстоит нам открыть? Но вот в бинокль удалось рассмотреть у самого мыса невысокий, но очень характерный ледяной вал. По своей форме он мог быть только береговым торосом. Если это так, то здесь бывает напор морских льдов и где-то близко есть свободный выход в море. Значит, впереди пролив. Начали попадаться площадки молодого льда с вымерзшим на нем соляным раствором, по-видимому прошлогодние забереги.

Мыс все ближе и ближе. Бурой скалистой массой он вырастал из-за потока искрящегося ледника. Наконец, мы миновали последние каскады глетчера и на 33-м километре пути подошли к самому мысу.

Картина, раскинувшаяся перед нами, запомнилась на всю жизнь. Берег, вдоль которого мы шли, поворачивал на юго-запад, а противоположный берег все так же, почти по прямой линии, уходил на юг и далеко впереди обрывался плоским мысом. Все широкое пространство между берегами заполняли торошенные морские льды. Мы находились в самом узком месте пролива!

Это было новое крупное открытие. Залив Шокальского с этого момента исчез с карты. Его место заступил пролив Шокальского — новые ворота между западной и восточной частями Советской Арктики — ценный подарок Родине. Кроме открытия пролива, сегодня мы закрыли и сняли с карты гору, нанесенную гидрографами к западу от залива Шокальского. Никакой горы на этом месте не оказалось. По-видимому, моряки были обмануты полярным миражем, вводившим в заблуждение многих путешественников.

Разбили бивуак и успели взять полуденную высоту солнца. Вычисления показали, что за два перехода мы спустились в югу на 44'. Чего еще можно желать? Будь с нами Журавлев, он, вероятно, спел бы какую-нибудь песенку, соответствующую нашему настроению. Где-то он? Проскочил ли на базу? Мы в этом не совсем уверены, и беспокойство за товарища — единственное пятно, омрачающее наше сегодняшнее настроение.

Вчера, разбивая лагерь, мы спугнули недалеко от палатки штук двадцать гусей. Они парами разлетелись в разные стороны. Через некоторое время тем же порядком — парами — начали возвращаться обратно. Я взял карабин — и один гусь пошел нам на ужин. Это была самка с формирующимися яйцами. Самое крупное из них почти достигало величины куриного.

Кроме гусей, много летало белых полярных чаек и иногда появлялись чистики. Вскоре мы заметили, что они собираются на обрывистой гранитной возвышенности. Ночью я добрался до их гнездовика. Огромный, многометровый снежный забой у подножия скалы сильно помог мне в этом предприятии. Правда, несколько раз я скатывался вниз, потом делал ножом ступеньки и взбирался выше. Надо сознаться, не только любознательность руководила мной. Там могли быть яйца. Но все гнезда были еще пустые, хотя птицы галдели так, словно их действительно грабили. Они стаей кружились над моей головой, хлопали крыльями, но не решались ударить клювом. Наконец, очевидно поняв, что незваный гость немногим поживится в их пустых гнездах, успокоились и, усевшись на вершине скалы, в нескольких метрах от меня, как бы позировали перед объективом фотокамеры. Гнезда чаек не отличались сложной конструкцией. Это были небольшие углубления, смесь помета с натасканным сюда мхом, без подстилки из пуха. Над скалой, напоминавшей по форме гигантскую окаменевшую черепаху, кружилось несколько бургомистров; но, сколько я потом ни лазил, гнезд их не нашел. Вероятно, бургомистры были привлечены сюда гвалтом, поднятым полярными чайками.

С высоты 100 метров я обследовал горизонт, но, несмотря на прекрасную видимость, ничего нового не обнаружил. Торошенные льды лежали километрах в пятнадцати от нашего лагеря. На запад их можно было проследить еще километров на сорок. Это лишний раз убеждало, что мы действительно открыли новый пролив.

Возвращаясь в лагерь, я захватил с собой несколько заинтересовавших меня образцов пород. Урванцев, увидев их:, сразу оживился. Сначала он крутил их в руках, потом один за другим разбил молотком и, сняв очки, внимательно осматривал близорукими глазами. На свежих изломах породы горели очень красивые, черные, лучистые пятна.

Мы вернулись на террасу. Николай Николаевич долго лазил среди гранитных глыб, иногда подолгу задерживался и отбивал новые и новые образцы.

Оказалось, что выходящие здесь на поверхность гранитовые порфиры сильно видоизменены. Местами они превращены в грейзен. А красивые черные цветы оказались кристаллами турмалина. К сожалению, большая часть возвышенности была погребена под снегом, и тщательно обследовать участок геологу не задалось.

Собрав образцы пород, а заодно и образцы богато развитых здесь мхов, мы начали свертывать лагерь. Но выйти так и не удалось. Подняв голову над санями, я увидел недалеко от палатки медвежье семейство: медведица с двумя малышами шла прямо к нам. Метрах в трехстах она понюхала ветер, дувший с нашей стороны, и круто повернула в сторону. Представлялся случай подкормить собак и пополнить свой рацион. Спущенные собаки настигли зверей, и нам оставалось только подойти, сделать несколько выстрелов, а потом привезти мясо к палатке. Всех собак мы пустили на волю. Начался пир. Через час от медведицы остались только голые кости. Собаки развалились на отдых. Теперь часов восемь тревожить их было нельзя. Но эта потеря во времени должна была возвратиться сторицей: после медвежатины собаки становятся заметно веселее и работают энергичнее.

Не возвращаться, не останавливать работу

Ну, вот и пришла настоящая весна!..

Странно писать эти слова 21 июня. Когда же в таком случае настанет здесь лето? По календарю правильнее было бы уже сейчас сказать: наступило лето. Но все вокруг дает право говорить только о весне. Сегодня первый день распутицы, характерной для начала апреля в средних широтах. Природа Арктики никак не желает укладываться в привычные для нас представления о временах года. Да, пожалуй, сейчас это не так уж и важно. Нет никакой нужды втискивать здешнюю природу в какие-то рамки. Всего существеннее сам факт, что распутица началась. А какая она — весенняя или летняя,— не меняет положения.