Лесли Марчанд - Лорд Байрон. Заложник страсти
Теперь Байрон был в Метаксате один, если не считать графа Гамбы и доктора Бруно, которого он называл «превосходным малым». Не изменяя своим привычкам, Байрон стал задумываться над жизнью. Забросив поэзию после приезда в Грецию, он вновь обратился к дневнику, поверяя ему свои мысли. Сулиоты жаждали встать под его знамя. Это была заманчивая мечта: стать вождем в борьбе за свободу. В письме Киннэрду от 23 декабря Байрон еще не отказался от нее: «На три сотни фунтов, а это больше, чем самая полная оплата временного правительства, я могу три месяца содержать в Греции сотню вооруженных человек, включая паек». Байрон вновь просил Киннэрда дать ему неограниченный кредит, потому что «лучше делать ставку на целые народы, чем играть в Альмаке или Ньюмаркете…». Возможно, он еще не забыл, что грек Скилици «лестью», по словам Брауна, уговорил Байрона взять его с собой из Генуи на «Геркулесе» и часто упоминал, что «его соотечественники могут выбрать лорда Байрона своим королем».
Греческое судно Маврокордатоса было вынуждено вернуться без Байрона, потому что английские власти, опасаясь нарушения нейтралитета, не позволили ему причалить к острову. Байрон сам начал готовиться к отъезду. На следующий день после Рождества он покинул Метаксату и остановился с Чарльзом Хэнкоком в Аргостоли в ожидании попутного ветра. Он нанял два судна – легкое, быстроходное, называемое здесь «мистико» и большое судно для багажа, лошадей, провизии и других грузов, основная часть которых была доставлена из Лондонского комитета, включая печатный станок, отправленный по просьбе полковника Стэнхоупа.
В канун отплытия Байрон писал Бауэрингу: «Вещи, предоставленные комитетом, полезные и превосходные, но не очень нужные при настоящем положении вещей. К примеру, математические инструменты выбрасываются, потому что греки не могут отличить задачник от кочерги: сначала надо победить, а потом строить. В пользе труб тоже можно сомневаться, если только Константинополь не Иерихон…»
Но в приписке Байрон заверил секретаря в своей преданности делу и желании сотрудничать с полковником Стэнхоупом, несмотря на его педантизм: «Он приехал сюда, подобно тем, кто не был прежде в этой стране, с восторженными взглядами ученика Хэрроу или Итона, но полковник Нейпир и я научили его уму-разуму, что совершенно необходимо, чтобы препятствовать отвращению и даже возвращению домой…»
Байрон написал последнее письмо Киннэрду: «…Я должен сделать все возможное, отдать последнюю рубашку и, если надо, пожертвовать жизнью… Черт возьми! Если бы у нас не было на руках всего ста тысяч фунтов стерлингов, мы были бы сейчас на полпути к городу Константина». Письмо к Хобхаусу Байрон заключил на шутливой ноте, чему способствовала мысль о двойственности новой жизни: «В письме Маврокордатоса говорится, что мое присутствие «потрясет войска», поэтому я отправляюсь туда, чтобы «потрясти» сулиотов, подобно Джорджу Примрозу, который отправился в Голландию, чтобы «учить голландцев английскому языку, который они любят до безумия».
29 декабря Байрон был готов к отъезду. Когда доктор Кеннеди пришел попрощаться с ним, то застал Байрона за чтением «Квентина Дорварда». Байрон пообещал Кеннеди взять несколько религиозных брошюр, чтобы раздавать их в Миссолонги. Хэнкок и Мьюр сопровождали Байрона в маленькой лодке, пока он не добрался до мистико. Он был в отличном настроении и сказал что-то о «поэтическом вдохновении, которое ему всегда дает море».
Кроме доктора Бруно, Флетчера и ньюфаундленда по кличке Лев, Байрон взял с собой мореота Лукаса Халандрицаноса. С августа Байрон помогал матери и сестрам мальчика, после того как привез их с Итаки. Лукас, красивый пятнадцатилетний юноша, который сражался в отряде Колокотрониса, услышав о процветании своей семьи, приехал на Кефалонию, где стал любимцем Байрона. Лошади, большая часть багажа, запасы комитета и бульдог Моретто были на судне с Гамбой, Легой Замбелли и другими слугами. На острове Зант Байрон взял на борт еще 8000 левантов[34] (1600 фунтов), полученных им от партнера Хэнкока, Сэмуэля Барффа. Суда получили разрешение двигаться к Каламо, крошечному Ионическому острову недалеко от материка.
Около шести часов суда взяли курс на Миссолонги: путь должен был занять ночь при хорошем ветре. Гамба писал: «Мы плыли до десяти часов вечера, ветер был благоприятный, ясное небо, свежий, но не холодный воздух. Наши матросы по очереди пели патриотические песни… Мы все были, а лорд Байрон особенно, в отличном настроении. Мистико шел быстрее всего. Когда нас разделили волны и наших голосов не стало слышно, мы сигналили друг другу выстрелами из пистолетов и карабинов. Завтра мы встретимся в Миссо лонги. Полные уверенности и радости, мы плыли вперед. В полночь мы потеряли друг друга из виду».
Глава 28
«Мессия» в Миссолонги
1824
Радость охватила Миссолонги, когда с Занта принесли весть о том, что 30 декабря Байрон отплыл на материк. Стэнхоуп написал Бауэрингу: «Все ожидают приезда лорда Байрона, словно пришествия Мессии». Жители знали, что «мессия» везет с собой много денег. Солдаты, особенно сулиоты, получавшие жалованье с опозданием в несколько месяцев, и матросы угрожали мятежом. Даже обещание Байрона не могло удержать их днем 30 декабря, когда из залива вышло несколько турецких судов. Греческие корабли, стоявшие на якоре в Миссолонги, немедленно снялись с якоря и обратились в бегство, отдав туркам порт.
Мечтая на палубе и не зная, что турки в море, Байрон оказался в гуще событий, даже не подозревая об этом, когда в два часа утра 31 декабря перед мистико неожиданно возник большой корабль. Сначала Байрон принял его за греческое судно, но капитан мистико узнал турецкий корабль. Охваченная ужасом команда замерла на борту, и даже собаки, по воспоминаниям Флетчера, «хотя беспрерывно лаяли всю ночь, ни разу не тявкнули, пока турецкий фрегат был поблизости». Капитан резко повернул руль и изменил курс. К трем часам ветер посвежел, и быстроходный мистико оставил далеко позади в тумане турецкий корабль и до самого рассвета держался у берега. На рассвете путешественники увидели два больших корабля: один из них вдалеке явно преследовал грузовое судно, а другой находился между мистико и портом Миссолонги. Мистико зашел в пролив между скалами Скрофес, и Байрон отправил Лукаса и еще одного матроса с посланием к Стэнхоупу. Он писал: «Мне здесь не по себе: я не столько боюсь за себя, сколько за греческого мальчика, ведь вы знаете, какова будет его судьба, и я скорее убью себя и его, чем позволю этим варварам взять его».
Когда турецкий корабль приблизился, мистико стремительно вышел из пролива и поплыл по мелководью вдоль побережья к северу, найдя безопасную гавань в Драгоместри (современный Астакос. – Л.М.) до наступления темноты. Примасы и офицеры взошли на борт и предложили Байрону гостеприимный кров, но он предпочел остаться на борту, где было много денег и других ценностей.
Маврокордатос желал спасти Байрона и его ценный груз. Он отправил три корабля обыскать побережье. Очевидно, канонерские лодки обнаружили Байрона в Драгоместри 2 января, но из-за ветра и неподходящей погоды они отправились в Миссолонги только 3-го. В проливе Скрофес лодку дважды выбрасывало на скалы. С Байроном были Тита, Флетчер, доктор Бруно и Лукас, вернувшийся из Миссолонги на одном из кораблей. Турки повернули в Патры, но по-прежнему дул встречный ветер, и мистико до утра простоял на якоре возле одного из островов.
Тем временем Пьетро Гамба испытал приключение. Судно преследовали, и оно было захвачено турецким кораблем, а капитана подняли на борт для допроса. Гамба подумал о своем подозрительном грузе: слуги, лошади, ружья, деньги, печатный станок, пушки и шлемы с гербом Байрона. Но опасней всего были его собственный дневник и переписка Байрона с греческими вождями. Турецкая лодка направилась к Гамбе, но прежде, чем он осознал, что она движется совсем в другом направлении, он бросил за борт связку писем Байрона, утяжеленных пятьюдесятью фунтами дроби. К счастью, когда капитан турецкого корабля приказал обезглавить капитана лодки и потопить его судно, он узнал в нем человека, спасшего его, когда он потерпел кораблекрушение в Черном море. Турок обнял капитана и повел в свою каюту. Когда корабль пришел в Патры, турецкий капитан позвал Гамбу на борт и с охотой принял от него в качестве подарков телескоп и бутылки рома и портвейна. Он представил его Юссуф-паше, командиру крепости. После долгого восточного обмена любезностями лодка была освобождена и 4 января продолжила путь в Миссолонги. Гамба был удивлен, узнав, что Байрон еще не появился.
Той ночью мистико также причалил в порту. На следующее утро Байрон надел красную военную форму и в одиннадцать часов встретился с ликующими жителями города. Каждый корабль греческой эскадры, вернувшийся в гавань после ухода турок, приветствовал его салютом. Растроганный Гамба встретил Байрона на пристани: «Я не мог сдержать слез…»
