Игнасио Идальго де Сиснерос - Меняю курс

Появление вместе короля и Муссолини тоже оставляло неприятное и жалкое впечатление. С горечью смотрел я на маленького и невзрачного Виктора Эммануила Савойского, казалось нарочно одетого недругами в нарядную военную форму, чтобы подчеркнуть нелепость его фигуры рядом с Муссолини.

Всегда высокомерный и спесивый, Муссолини обращался с королем с невероятным презрением, беспрестанно и демонстративно подчеркивая, что настоящим хозяином Италии является он. Неприятно было наблюдать, какие унижения терпел этот господин, желая сохранить за собой трон.

В день вручения новым испанским послом Осерином верительных грамот королю Италии мы отправились в его дворец Квиринал, точно соблюдая положенный по этому случаю этикет; в роскошных дворцовых каретах, в сопровождении королевского эскорта, в парадной форме. После вручения своих полномочий посол представил королю личный состав посольства. Помню, король подошел к нам, трем военным атташе, и примерно с полчаса беседовал с нами. Темой разговора были красные брюки испанской пехоты и его коллекция ложек, видимо лучшая в мире. Он не задал нам ни одного вопроса об Испании, хотя в тот период в нашей стране происходили важные события. [287]

Муссолини кичился знанием нескольких иностранных языков и, общаясь с нами, делал вид, будто с каждым атташе говорит на его родном языке. Не знаю, как обстояло дело в других случаях, но его беседы со мной выглядели довольно смешно. Дуче не знал испанского, но смело включал в итальянскую речь большое количество испанских звуков «с» и некоторые испанские слова, почерпнутые из аргентинских танго. При этом он серьезно спрашивал, хорош ли его кастильский язык и понимаю ли я его. И был очень доволен, когда я отвечал, что прекрасно понимаю. Разумеется, я не говорил ему, что знаю итальянский язык. Каждый раз при виде меня он громко заговаривал со мной, демонстрируя свои лингвистические познания.

Черное двухлетие. Октябрь 1934 года. Легкомысленная поездка. Напряженное положение в Испании

Доходившие до Рима известия о политическом положении в Испании были неблагоприятными. Наступление на республику усиливалось с каждым днем. Реакция сплачивала свои силы и действовала все более нагло, а правительство, по-видимому, ничего не предпринимало для отражения надвигавшейся опасности.

Эти впечатления подтвердило письмо, полученное мной от Прието. Хотя я привык к пессимизму дона Инда, содержание письма превосходило все, что можно было себе представить. Прежде чем рассказать о политической ситуации, он подробно описал смерть майора Рикардо Бургете, скончавшегося в страшных мучениях в госпитале Красного Креста в Мадриде. Смерть явилась результатом ранений, полученных им несколько лет назад в Африке. Известие произвело на меня тягостное впечатление, ибо я любил Рикардо, как брата. Затем дон Инда нарисовал катастрофическую картину положения в Испании. Он не вдавался в подробности, однако прозрачно намекал на разногласия в республиканском лагере. На ближайших выборах в кортесы Прието предсказывал республиканцам поражение.

Полученные известия взволновали меня. Я решил вернуться на родину. В тот же день я позвонил по телефону Прието и просил его переговорить с военным министром о моем назначении на любой пост в Испании, где я мог быть полезен [288] республике. Дон Инда обещал выполнить мою просьбу при условии, что без его ведома я не предприму никаких шагов в этом направлении. Спустя несколько дней он сообщил, что Асанья благодарит меня за предложение, будет иметь его в виду и вызовет, когда потребуется.

В те дни Кони получила тревожную телеграмму от отца. Он сообщал, что ее мать лежит в одной из клиник во Франкфурте в тяжелом состоянии и хочет видеть дочь. Кони немедленно купила билет на самолет и в тот же вечер была во Франкфурте. Это произвело самое благоприятное впечатление на ее родителей. Они предупредили и других детей, но Кони оказалась единственной, кто отозвался на их призыв.

Во Франкфурте Кони провела несколько дней, пока опасность для матери не миновала. Она подолгу разговаривала с отцом о нашем браке, рассказала ему, как мы счастливы и как крепко Лули подружилась со мной. Это, видимо, успокоило и обрадовало его.

Касались они и политических вопросов. Кони вернулась озабоченной: ее отец с радостью и уверенностью говорил о растущих силах правых организаций, выступающих против республики.

Мы со все возрастающим беспокойством следили за политическими событиями в нашей стране.

Родители Кони были так довольны ее визитом, что отец решил приехать в Рим и провести с нами несколько дней. Несмотря на столь короткий срок, мы смогли неплохо узнать друг друга, и между нами установились теплые отношения.

* * *

К несчастью, предсказания Прието подтвердились. Прошли выборы в кортесы{122}. Монархисты и фашисты, выступившие единым фронтом, не пожалели усилий и средств на подкуп избирателей. Церковь заставила пойти к урнам монахинь-затворниц, отрешившихся от всего мирского, даже от родных. Больных и старых монашек, никогда не выходивших из монастырей, доставляли на избирательные участки в колясках или на носилках. Правые добились тревожно большого числа депутатских мест. В то же время левые пришли к выборам, раздираемые противоречиями, без ясной и конкретной программы, способной удовлетворить большую часть испанцев. Народ был явно недоволен медлительностью, с какой правительство [289] проводило демократические реформы, и в особенности жестокими репрессиями, учиненными министерством внутренних дел против рабочих и крестьян, требовавших улучшения своего положения. Если к этому добавить большое число голосов, потерянных республиканцами из-за анархистских руководителей Национальной конфедерации труда (НКТ), отдавших своим членам приказ воздержаться от голосования, итогам выборов не приходится удивляться.

Но, несмотря на увеличение числа депутатов от реакционных партий, республиканцы по-прежнему имели большинство в кортесах. Поистине, Лерусу нужно было предать республику и продать себя реакции, чтобы последняя пришла к власти.

С формированием Лерусом правительства{123} начинается период так называемого черного двухлетия. Реакционные силы во главе с Хилем Роблесом{124}, опираясь на радикальную партию Леруса, монархистов и фашистов, переходят в наступление на все мало-мальски прогрессивные преобразования, осуществленные предшествующим, республиканским правительством. Таким образом, используя республиканские институты, реакция обрела силу. Ее программа предусматривала аннулирование всех завоеванных народом социальных реформ, пересмотр конституции и упразднение республики.