Юлия Аксельрод - Мой дед Лев Троцкий и его семья

Мать и сын подлежат закону об объединении семей, если они не евреи. Я же хотела приехать в Израиль только как мать своего сына, но мне этого не позволили.

Мой очень немолодой, но вполне надежный и вместительный «форд» пришла покупать сразу целая семья: он – Роберто, шестьдесят один год, медицинский техник, темнокожий представитель какой-то маленькой латиноамериканской страны; она – Юраити, сорок семь лет, выходец из СНГ, литовка, бывшая конторская служащая, их дочь – пятилетняя Симона с кожей цвета глубокого загара. Симона говорит на английском и испанском, на языке страны, в которой она рождена, и языке ее отца. Симона говорит также на русском и литовском, на языке ее окружения и языке ее матери.

Сотрудник авиакомпании «Эль-Аль», оформлявший мой билет в Израиль, спросил у меня: «А не сдурела ли ты, бабка, что меняешь Америку на Израиль?» – «Да сын у меня там, единственный, больше детей у меня нет!» – «Так бери его сюда!» – «Не хочет». (Что мы – я и бывший муж – вряд ли сможем взять на себя ответственность за семью сына – жена и шестеро детей, – обсуждать с сотрудником «Эль-Аль» я не стала.)

Примерно то же самое («А не сдурела ли ты, бабка, что заявилась из Америки сюда?») сказала мне русскоязычная сотрудница министерства абсорбции в Иерусалиме.

Так кто же была моя бабушка, которой так интересовались в Сохнуте? А у меня их три.

Три мои бабушки

Моя «еврейская бабушка», Роза Ильинична Рубинштейн, по моим теперешним понятиям, была феминисткой и очень прогрессивной женщиной. Она с возмущением рассказывала мне о ежеутренней молитве, в которой мужчина благодарит Бога за то, что тот не сотворил его женщиной. Она готовила вкуснейшую фаршированную рыбу и с тем же мастерством великолепно шпиговала пряностями украинское сало. Это сало с черным хлебом под водку мы очень хорошо поглощали на нашей кухне с нашими (преимущественно еврейскими) друзьями.

О происхождении второй моей бабушки – Натальи Ивановны Седовой – я знаю очень мало. Отец ее как будто был из казаков, а мать из польских дворян. Нигде ничего больше о них не нашла. Д. Волкогонов сообщает, что они были людьми обеспеченными и отправили дочь учиться в Харьковский институт благородных девиц. Однако Наталью оттуда за участие в революционном движении исключили, и она уехала продолжать образование в Женеву, а потом в Париж.

Как американская гражданка я считаю своей названой бабушкой Элеонор Рузвельт, жену президента Франклина Рузвельта.

Три мои бабушки жили в одну и ту же эпоху, в те же годы (1882—84—1961—62), но в разных странах. Каждая из них была ярка по-своему. Две из них вошли в мировую историю, а третья была самым близким мне человеком.

Моя первая бабушка – мама моей мамы, моя самая близкая, самая любимая бабушка Роза. Я очень по ней скучаю до сих пор. Она вырастила меня. Я никогда не замечала в ней ничего еврейского; у нее было вольтеровское мышление. Бабушка могла смеяться над чем угодно, она была моей подругой, была готова побежать в кино в любой момент, ее все любили. «Кланяюсь твоей маме, к которой всегда испытывал чувство глубокой симпатии. Передай ей, что я прошу прощения за тот переполох, который внесен мной в ваш дом», – так писал Сергей моей маме 21 августа 1935 года. Когда я прочитала это, я вспомнила, как летом 1951 года мы трое, дедушка, бабушка и я, сидели на сибирской пыльной дороге и ждали конвоя, который должен был везти нас дальше. Местная крестьянка принесла нам овощи. Бабушка заплакала. Она ругала мою мать и все повторяла: «Мы говорили ей, чтобы она не делала этого, мы говорили ей, чтобы она не делала».

Бабушка была страстным читателем и русский язык знала в совершенстве. Родившись в 1884 году, бабушка Роза вместе со страной прошла через все испытания Первой мировой войны, Гражданской войны, Второй мировой, эвакуации, ссылки, возвращения.

Бабушка Роза рассказывала, что она была в детстве и ранней юности «слабым ребенком», поэтому (!) специально для нее покупали ветчину, но посуду ветчиной «не пачкали», бабушка Роза ела ее с бумаги.

Отец ее был агентом по продаже швейных машин «Зингер», в семье росло 12 детей, в доме была кухарка.

Когда мои дедушка и бабушка поженились, они жили некоторое время у родителей дедушки Миши. Командовала в семье свекровь, которую все называли Вера Борисовна (еврейское имя свекрови мне неизвестно). В 6 утра Вера Борисовна каждый день раскалывала сахарную голову для всей семьи (четыре дочери и четыре сына, женат был тогда только мой дед), и это было сигналом побудки для всех.

Я больше любила бабушкиных братьев, они были жизнерадостными людьми, уже не чурались смешанных браков. Бабушка же уверяла меня, что Рубинштейны, которые казались мне тогда занудами, гораздо лучше, «они помогают друг другу, а Язвины только водку пьют».

В семье Рубинштейн лишь старшие дети – мой дедушка да еще тетя Фаня – не получили формального образования. Зато тетя Фаня была человеком невероятной доброты, и мы смогли сполна оценить это на ее похоронах – на кладбище пришло такое количество народа, которое могла собрать только какая-нибудь знаменитость.

Следующей по счету была тетя Анюта, она рано ослепла и рано овдовела. По-моему, она была библиотекарем. Затем шли Соня и Маня – они обучались при поддержке дяди Илюши в Швейцарии, обе стали врачами.

Три старших сестры были бездетны. Тетя Соня и ее муж (военный врач) взяли на воспитание девочку из детдома. Девочка – рослая блондинка, на вид белорусская крестьянка – изумила меня при встрече в те трудные годы (нам обеим было тогда лет по четырнадцать) своим четко выраженным еврейским самоощущением. У тети Мани было три сына; один из них погиб в первые дни Великой Отечественной, другой умер относительно недавно, а самый младший (старше меня на 6 месяцев, но приходящийся мне дядей) сегодня живет в Израиле.

Вера Борисовна и муж ее Яков Моисеевич (по воспоминаниям их внучки Милы, моей тети, дочери дяди Илюши) дома разговаривали на хорошем русском языке. Еврейские праздники отмечали, но кашрут не соблюдали. А жениться на русских Рубинштейны стали только в поколении моей матери.

Тетя Фанечка, жена дяди Илюши, сохраняла красоту и изящество до глубокой старости, что удается женщинам крайне редко.

Бабушка Роза рассказала мне в детстве, что в какой-то еврейский праздник принято раскручивать живую курицу над головой, читая при этом молитву. Молитва способствует тому, что все грехи человека, раскручивающего живую курицу, переходят на курицу. После чего курицу режут и отправляют в кастрюлю. Бабушка Роза не слишком одобрительно относилась к этому обряду. Приехав в Израиль, я узнала, что это делается перед Иом-кипуром. В Иом-кипур в Израиле не летают самолеты, молчат израильское радио и телевидение, нет движения на улицах, не работают светофоры, и надо поститься. Ох, не понравилось бы все это моей «еврейской бабушке» Розе…