Игорь Северянин - Вера Николаевна Терёхина
В рецензии Александра Бахраха (подпись «А. Б.») на книгу «Трагический соловей» повторялся довод прежних критиков, не ценивших особый талант поэта. Для Бахраха Северянин «во время оно закончил делать своё, ценное. Ныне регресс превратился в падение. <...> Всё те же надоевшие нюансы, фиоли, фиорды, фиаско, рессоры, вервэна — Шопена, снова то же старое, затасканное самовосхваление: “я — соловей, я так чудесен”...». По мнению Бахраха, «времена меняются, земля вертится, гибнут цари и царства... а Игорь Северянин в полном и упрямом противоречии с природой безнадёжно остаётся на своём старом засиженном месте».
Несмотря на то, что с момента написания книги до её издания прошло пять лет, рецензент воспринимал стихи в издании 1923 года вообще как анахронизм: «Северянина-поэта, подлинного поэта, было жалко. От Северянина-виршеслагателя, автора книги поэз “Соловей” делается нудно, уныло». Совсем иначе воспринимал стихи этого периода эстонский поэт, затем профессор русской литературы Вальмар Адамс. В 1918 году он был редактором газеты «Молот» и часто встречался с Северяниным, о котором дружески вспоминал: «...как он писал стихи! За обеденным столом, во время беседы, экспромтом, — ведь это, что ни говори, биологическое чудо. А какой голос! Однажды в грозу он читал мне стихи под каким-то подобием античного бельведера, уж не помню где, — так он перекрывал гром! Или, случалось, после обеда он сидел у камина и пел одну за другой оперные арии — в доме стены тряслись».
Трудно не согласиться с мнением Александра Бахраха о некоторых анахронизмах в стихах сборника:
«...Сегодня — гречневая каша, А завтра — свежая икра!..Таким образом и вчера, и сегодня, и завтра — всё приносится в его поэзию с полки гастрономической лавки или из парфюмерного магазина. Открываешь книгу и просто не верится, что на ней пометка “1923”.
<...> Северянина-поэта, подлинного поэта было жалко».
Однако для многих читателей эти страницы наполнялись ностальгическим желанием сохранить память о прошлом, о молодости, о благополучии рядового человека, разрушенном силами истории. Для них Северянин увековечил «лучшие времена» и продолжал навевать «сон золотой»: «Он длится, терпкий сон былого...» Да, нелепо звучит строка «Народ, жуя ржаные гренки...». Но она написана не только ради звучной аллитерации: ржаные гренки — это чёрные сухари, которые были хлебом голодного времени. Изящное имя, данное им, иронический подтекст стихов — всё это раскрывало реальную жизнь в её диссонансе.
«Падучая стремнина»
Своим бесчисленным «влюбленьям» поэт посвятил множество стихов и автобиографические поэмы и романы. В 1922 году Северянин пишет в довольно редком жанре два автобиографических романа в стихах: «Падучая стремнина» и «Колокола собора чувств», в которых отражает этапы своей биографии и летопись сердечной жизни.
Поводом к написанию самого раннего автобиографического романа Игоря Северянина (1922, январь) было полученное осенью 1921 года, после четырнадцатилетней (или двенадцатилетней?) разлуки, письмо от Златы. Она разыскала поэта через берлинскую редакцию газеты «Голос России», прочитав в ней «Поэзу отчаянья». Возобновилась переписка, затем они увиделись вновь в Берлине осенью 1922 года. Эти встречи вызывали ревность его жены Фелиссы Круут.
По воспоминаниям последней жены Северянина Веры Коренди, он встречался с Евгенией Гуцан в 1939 году, когда она приезжала к ним в Гуттенбург. Об этой последней встрече со Златой ещё при жизни поэта написал Пётр Пильский в очерке «Первая любовь Игоря Северянина». Здесь же журналист раскрыл настоящее имя Златы. О дальнейшей судьбе Златы и её дочери Тамары рассказал Михаил Петров в книге «Дон-Жуанский список Игоря-Северянина». После развода с мужем Злата открыла швейную мастерскую в Берлине и хорошо обеспечивала себя и своих дочерей. Умерла она в Лиссабоне (Португалия) в возрасте шестидесяти пяти лет. «Перед смертью призналась Тамаре, что гордость лишила её любимого человека и она всю жизнь страдала от этого».
Дочь Игоря Северянина и Евгении Гуцан, Тамара Игоревна (по мужу — Шмук), в возрасте восьмидесяти четырёх лет приехала в Россию и передала хранящиеся у неё материалы, связанные с её отцом, Игорем Северяниным, в Российский государственный архив литературы и искусства.
В романе, развивающем мотивы ранней поэмы «Злата. Дневник одного поэта», Евгения Гуцан вновь получает поэтическое имя «Злата».
Роман «Падучая стремнина» в двух частях, вышедший осенью 1922 года в Берлине в издательстве Отто Кирхнера и К° (тираж 2500 экземпляров), занимает особое место в биографии поэта. Игорь Северянин повествует в романе о любви ко многим женщинам, начиная от «первой Златы» до «Тринадцатой и потому последней» Марии Домбровской (Волнянской). Рассказывает он и о первой детской любви, которая вспыхнула в пять лет. Вспоминает, как «по уши» влюбился в Варюшу Селинову, а в девять лет — в Марусю Дризен. «Падучей стремниной» поэт называет любовь, которая составляет суть его жизни.
Из «Пролога»:
Кто говорит, что в реках нет форелей, В лугах — цветов и в небе — синевы, У арфы струн, у пастухов — свирелей? Кто говорит, не знаете ли вы? Кто говорит, что в песне нет созвучий, В сердцах — любви и в море нереид, Что жизнь — пустой, нелепый только случай? Не знаете ли вы, кто говорит? Да только тот, кто чужд душой искусству,
