Абель-Фишер - Николай Михайлович Долгополов

Вы, Николай, спрашиваете меня, верить ли тому, что написал в своей книге уехавший на Запад Кирилл Хенкин. Он утверждал, будто Абель несколько критически относился к тогдашней советской действительности. А я, прочитав его книгу, начертал на обложке слова: «Пасквиль завистника». Но тем не менее Рудольф Иванович трезво оценивал допускавшиеся ошибки, провалы. О сообщении ТАСС перед самым началом войны с Германией, притупившем бдительность командования и сыгравшем отрицательную роль, отзывался довольно резко. В некотором отношении не соглашался с методикой подготовки радистов, забрасываемых в немецкий тыл. Когда приехавший в Москву американский адвокат Донован собирался навестить бывшего подзащитного, руководство рекомендовало Рудольфу Ивановичу от встречи воздержаться. Однажды, уже при более близком знакомстве, в разговоре со мной он свое недовольство этим решением высказал. Однако это — частности. Был же Абель истинным патриотом.

Как-то мы долго бродили по аллеям парка. Рудольф Иванович шагал размашисто, уверенно, пожалуй, даже торопливо, и мне то и дело приходилось ускорять шаг. Разговор у нас шел откровенный: держался он со мной просто, душевно. Спросил я тогда, какое ощущение оставили у него Штаты, где он так долго находился.

— Да, Америку мне пришлось наблюдать долго, — согласился Абель. — Одно из неприятных ощущений — четкое разделение на богатых и бедных, черных и белых. Каждый думает только о себе. Такова система.

— А что помогало справиться с одиночеством?

— Находился я в среде недружественной. Но оставалось у меня перед американцами колоссальное преимущество. Был я советским гражданином, чувствовал поддержку товарищей, родины. Это ей я обязан тем, что нахожусь здесь, а не в американской тюрьме.

Заговорили о романе «Щит и меч», и Рудольф Иванович заметил:

— Не будет это новым, но скажу. Главное для нелегала — идея и преданность своему народу. Без этого разведчика не существует. Он также должен быть истинным оптимистом, обладать чувством перспективы, уметь отбрасывать предубеждения, знать языки и отличаться наблюдательностью.

— Вы в разведку пришли в 1927-м. Что было решающим при выборе этой профессии?

— Решающим — желание быть полезным родине. — Рудольф Иванович знакомым уже жестом положил левую руку на голову. — После службы в армии я собирался заниматься научно-исследовательской работой, но предложили — в разведку. И я предложение принял, счел лестным, увидев в этом большой жизненный смысл. Было оно как выражение надежды и доверия. Сыграло роль и знание языков, которые учил в детстве. Сейчас, конечно, трудно передать все чувства, которые испытал, давая согласие.

Мы говорили с Абелем о смелости и страхе, о вкусах и человеческом общении, о природе и семейных отношениях. Вскоре Рудольф Иванович познакомил меня со своей женой Еленой Степановной и дочерью Эвелиной, приехавшими его навестить. По всему чувствовалось, что Абель их любит. Рассказывал мне, что в самые трудные минуты в американской тюрьме огромную поддержку оказывали письма жены и дочери…

Помимо службы занимался я журналистикой и литературным творчеством. После школы посчастливилось поработать секретарем районной газеты на своей малой родине — в Богучарах. А в 1964-м вышла первая моя книга. Имея такой опыт, я при знакомстве с Абелем сразу понял: это же дар судьбы. И после каждой встречи с ним делал в блокноте записи. Вот, к примеру, как по рассказу Абеля выглядит его беседа с защитником Донованом в тюремной камере о смысле жизни. Ее я записал со слов Рудольфа Ивановича подробно, за каждое слово — ручаюсь.

Донован: — На то мы и рождены, чтобы безропотно сносить круговерть времени. Ваша жизнь, полковник, служит тому доказательством. Смотрите, как много людей, раньше не знавших вас, сейчас думают о вас, о вашей судьбе.

Абель: — Говорите «безропотно»? По-вашему выходит, что человек, как былинка в поле, и когда бушуют вихри, которыми охвачен мир, он должен трепетать, будто тростинка при сильном ветре. Вы забываете о людях, всегда готовых действовать и придерживающихся правды.

Д.: — Действия бывают разными. Наш мир полон противоречий. В то время как одни бросают своих детей, другие усыновляют чужих. Одни с большим трудом добывают себе на пропитание, другие наследуют большое богатство, которое им вовсе не принадлежит.

А.: — Вот именно — не принадлежит. Богатство не может принадлежать одному или нескольким людям. Ничто так не мешает в жизни, как корыстолюбие. В самом деле, долго ли может человек, подгоняемый корыстными страстями, действовать разумно? Здесь многие люди не знают меры в собственных желаниях. Они редко протягивают руку свою к добру. Подлецы ликуют, а праведники — мучаются.

Д.: — Кого вы причисляете к праведникам? Бездельников, у которых нет за душой ни цента?

А.: — Это из древнего изречения, и ныне праведниками можно назвать тех, кто создает материальные блага. Тех, на ком держится постоянство нашего мира.

Д.: — А что есть на свете постоянного? Величие? Но и оно бывает унижено. Законы? Они меняются. Слава? Ее опережает зависть. Красота? Она увядает. Друзья? Они изменяют.

А.: — Я говорю о постоянстве диалектическом, о постоянстве — в развитии. А насчет друзей — это вы зря.

Д.: — Но жизнь быстротечна, как сон. Судьба подымает и низвергает человека. Погоня за пустой славой наполняет все людское существование, и тому немало примеров в истории. Ведь мог быть доволен своим царством Дарий, своим счастьем Поликрат, своим мужеством Ахилл, своей женой Агамемнон, своим искусством Архимед, своей мудростью Сократ, своей ученостью Пифагор. Но конец их был печален.

А.: — Вы вспомнили времена до нашей эры. Что ж, древнеперсидский царь Дарий создал в свое время могущественную державу. Поликрат — правитель острова Самос, сделал его одним из самых богатых в Греции. Герой Троянской войны Ахилл совершил много удивительных подвигов. Предводитель греков в этой войне Агамемнон был убит своей женой. Последний царь Трои Приам имел пятьдесят сыновей, которые дружно жили в отцовском доме. Не говорю о знаменитых Архимеде, Сократе и Пифагоре. Жизнь покидает и великих людей, но слава об их добродетели и деяниях остается навеки. Это не пустые слова…

Оторвавшись от записей полковника Мутовина, замечу: конечно, и в тюремной камере, и на суде продолжался бесконечный спор двух школ, разных мировоззрений, высочайших интеллектов. В этом вечном противостоянии идеологий нет и не может быть единственного победителя. С годами и веками