Светлана Аллилуева – Пастернаку. «Я перешагнула мой Рубикон» - Рафаэль Абрамович Гругман
Отрывок из пресс-конференции прошёл по Центральному телевидению, её заявление было растиражировано Агентством печати «Новости». Политический эффект превзошёл все ожидания. Оправдания Светланы, прозвучавшие через несколько лет в США американским журналистам и повторённые в «Книге для внучек», что она ничего подобного не говорила и якобы ни разу не упоминала ЦРУ, были лживыми. На пресс-конференции прозвучало: «Я стала в эти годы любимой дрессированной собачкой “Си-ай-эй”. Дошли даже до того, что стали говорить мне, что я должна писать, о чём и как». Для ясности: Центральное разведывательное управление, ЦРУ, по-английски: Central Intelligence Agency или, сокращённо, CIA (Си-ай-эй).
На пресс-конференции в Москве Серж Шенеман, корреспондент «Нью-Йорк Таймс», поставил Светлану в тупик прямым вопросом: «Миссис Аллилуева, в своём заявлении вы сказали, что во время вашего пребывания в США вы были в руках… или вами манипулировали, в частности ЦРУ (если я не ошибаюсь, вы упомянули ЦРУ), и вам не дали возможности поселиться в небольшой нейтральной стране, насколько я помню, вы упомянули Швейцарию. Не могли бы вы сказать, кто и каким образом помешал вам сделать это?»
Напряжённое, безрадостное лицо Светланы разительно отличается от того, с каким в Нью-Йорке в апреле 1967 года она отвечала на вопросы журналистов
Светлана стала выкручиваться и повторять рассказ о своих взаимоотношениях с адвокатской конторой, заработавшей на её книге, бездоказательно намекая на её связь с секретными службами. Затем она докатилась до отрицания авторства большей части книги «Только один год» и, не называя известные ей имена (почему же их не назвать, находясь в безопасности, в СССР?), говорить о том, что эти люди были связаны со спецслужбами и являются подлинными авторами книги.
«Я уже сказала: с самого первого момента, как только попала в Соединённые Штаты, я оказалась в руках, во-первых, очень сильной адвокатской фирмы из Нью-Йорка, которая была, так сказать, рукой правительства во всём этом. Ещё в Швейцарии в 1967 году мне дали подписать ряд легальных бумаг, смысла которых я не могла понять, и этот смысл не был мне объяснён. Эти документы, подписанные мною, поставили меня в положение совершенной бесправности: как автор я лишалась всех прав на свою книгу, я должна была делать, что эта фирма говорила. Я помню, как мне предложили поехать туда, потом поехать сюда. Я бы хотела первые месяцы быть в Нью-Йорке, чтобы посмотреть этот город и всё, что там есть. Нет, меня всё время пересылали из одного места в другое, что было всё малоинтересно.
Дальше, моя первая книга мемуаров “Двадцать писем к другу”. Эта фирма находилась в очень тесном контакте и с государственным департаментом, и с ЦРУ. Дальше возник вопрос о второй книге, потому что мои мемуары о детстве и о семье Америку не удовлетворили. Написание книги “Только один год” было буквально коллективным творчеством. Моими страницами была глава об Индии. Тут я писала всё что хотела. В дальнейшем мне начали говорить и подсказывать, что писать, чего не писать, исключить историю о том, как мы летели из Дели через Рим в Швейцарию, что и почему. Рукопись читалась и перечитывалась целым рядом лиц, большинство из которых я упомянула в конце, выразив им всем ироническую благодарность, о чём они все возражали. Но некоторые лица были там даже не упомянуты, потому что не принято называть имена лиц, которые работают в Интеллидженс»[101].
Примерное поведение было вознаграждено. Правительственным указом покаявшейся дочери Сталина была выделена квартира недавно умершего члена Политбюро Арвида Пельше (более девяноста квадратных метров в новом доме, выстроенном для членов Политбюро), предоставлена машина с шофёром и восстановлена пенсия, назначенная после смерти отца. Радости это ей не доставило. Когда в гостиничном номере мидовцы торжественно зачитали ей правительственный указ, она их вежливо поблагодарила и отказалась от квартиры Пельше, дипломатично сказав, что на двоих это слишком большая площадь и ей надо подумать. Ей было над чем поразмыслить.
Дело не в том, что ни одна московская школа Ольге не подходила. Отношения с сыном, внуком и его новой женой не складывались, и она стала понимать, что совершила оплошность. С Катей их вообще не было – второй год с момента возобновления контактов с Осей дочь упорно не отвечала на письма. Но и сына Светлана не узнавала, он всё больше напоминал ей Василия. Пил, сквернословил. Ни разу ей не удалось затащить его в гостиницу и поговорить по душам, один на один. На Ольгу ни он, ни Илья, его пятнадцатилетний сын, внимания не обращали. Как будто они чужие. Зато Светлану хорошо приняли Аллилуевы – четыре двоюродных брата и Кира, двоюродная сестра; приятно удивил Саша, сын Васи от первого брака, ставший режиссёром театра Советской армии – Светлана была впечатлена посещением его спектакля.
Но не для этого она вырвалась в Москву и отказалась от американского гражданства. Она чувствовала себя в Москве неуютно, разочарованной сыном и внуком, обманутой, ей казалось, что Осю использовали, чтобы выманить её в СССР, и она попросилась в Грузию, написав верноподданническое письмо Тихонову, главе советского правительства, пояснив свою просьбу тем, что в Москве много иностранных журналистов, общения с которыми она хотела бы избежать.
Это письмо сохранилось. Валерию Легостаеву, бывшему члену ЦК КПСС и помощнику Егора Лигачёва, члена Политбюро и второго секретаря ЦК КПСС (1985–1990), перед встречей Лигачёва с Аллилуевой (в апреле 1986 года) было поручено изучить её дело. В 2004 году в газете «Завтра» он опубликовал отрывок из её письма к Тихонову: «Мне не нужны популярность и шумиха. Мне нужны старые камни моей Родины». Завершалось письмо обещанием: «Я обязуюсь – и обещаю ещё раз – встретить с полным пониманием все рекомендации, которые мне предъявят грузинские и центральные руководители, и обещаю моё полнейшее содействие во всех направлениях»[102].
Если текст письма приведён Легостаевым дословно, а не по памяти, в авторской интерпретации, то это означает, что дочь Сталина ещё раз подчеркнула: если потребуется, она готова подтвердить рассказ о кознях Центрального разведывательного управления и отказывается от авторства своей второй книги. Впрочем, если какие-то слова Легостаевым изменены, то смысл передан верно. Возвращаясь в СССР, Светлана прекрасно понимала, что ей придётся пойти на компромиссы с совестью и послушанием отблагодарить за прощение грехов, критику коммунистического режима и советской системы. Ведь, как в старом анекдоте, на вопрос невесты, спрашивавшей раввина, как ей ложиться спать в первую брачную ночь – снимать трусики или нет, – он ответил,
