Борис Смирнов - Небо моей молодости

Все удобные стационарные аэродромы в Венгрии находились западнее Дуная и были заняты противником. Выгнать с них гитлеровские люфтваффе могли только наземные войска. И вот во второй половине декабря генерал Судец нацелил нашу дивизию на прикрытие 18-го танкового и 5-го гвардейского кавалерийского корпусов. Танкам вместе с другими частями ставилась задача овладеть городом Секешфехервар, а кавалеристам надлежало действовать в направлении города Бергенд. Нас это очень устраивало. В этих районах было два аэродрома, вполне пригодных к полетам, и мы не только старались надежно прикрыть танкистов и кавалеристов, но и штурмовали аэродромы противника. С нашей помощью 22 декабря танкисты ворвались в Секешфехервар. С аэродрома поднялись последние фашистские самолеты, которым, в случае промедления, грозило быть раздавленными танками. Опустел и аэродром Бергенд. Там действовали гвардейцы кавалерийского корпуса. Немцы так спешно бежали отсюда, что оба аэродрома не успели даже заминировать. Их можно было занять и использовать для боевой работы.

Так что в тот же день я с летчиком Гурой решил осмотреть те аэродромы. Вылетели на связном самолете По-2, произвели рекогносцировку. Грунт оказался твердым: по всей вероятности, земля здесь никогда не вспахивалась. Вернувшись в штаб, я связался с генералом Судцом и доложил свое мнение о возможности работы о аэродромов. Я давно заметил, что наш командующий не очень-то благожелательно относился к проявлению инициативы подчиненных, тем более если она опережала решение командования. Так было в ночь нашего воздушного боя с бомбардировщиками противника в районе совхjза "20 лет Октября", в ряде других случаев. Так получилось и на этот раз. На проводе наступила пауза, та самая пауза, которой Судец выражал свое недовольство или что-то обдумывал. Наш командарм никогда не был многословен, и в тот раз разговор закончился его короткой фразой:

- Готовьтесь к перебазированию...

Вновь нашей дивизии предстояло быть ближней к линии фронта. Это обстоятельство заставило тщательно обдумать все детали перелета полков на новые места. Мы понимали, противник, безусловно, примет меры, чтобы помешать перелету, вероятно, будет блокировать оба аэродрома, пользуясь своими локаторными установками на аэродроме Веспрем, который находился в тридцати пяти километрах западнее Секешфехервара.

Во второй половине дня 23 декабря передовые части нашего фронта стремительно и неожиданно для противника вышли в тыл будапештской группировки в районе Бичке. Противник спешно начал перебрасывать часть своих сил с линии обороны к месту прорыва. Сложилась обстановка, выгодная и для нас, авиаторов. Дивизия получила приказ начать перебазирование.

Как предполагали, так и случилось. Не успели первые самолеты приземлиться, как в воздухе появились истребители противника. "Мессеры" и "фоккеры" шли с аэродрома Веспрем, самой крупной авиабазы гитлеровцев на венгерской территории. Там базировалось более 150 самолетов различных типов. У немцев был разработан план атаки аэродромов Секешфехервар и Бергенд во время посадки на них частей нашей авиации, но немецкое командование, по-видимому, не предполагало возможности нашего мощного прикрытия с воздуха этих аэродромов. И противник ошибся. Прикрытие перебазирования дивизии нам удалось осуществить своими силами. На подходах к аэродромам на "мессеров" и "фоккеров" обрушился шквал атак. Летчики Н. Исаенко, А. Колдунов и П. Каравай в течение первых минут боя сбили несколько фашистских самолетов, ни одному из них не удалось прорваться к аэродромам. Пришлось гитлеровцам самим выпутываться из неприятного положения.

Во время перебазирования дивизии беспокойная обстановка сложилась не только в воздухе. В трех километрах от Секешфехервара и Бергенда шли ожесточенные наземные бои, оба аэродрома подвергались артиллерийскому обстрелу. Немцы вели орудийный огонь неприцельный и немассированный, а наугад - по всей площади летного поля. Снаряды рвались где попало, но все же один наш самолет на пробеге после посадки попал в воронку, скопотировал, и летчик получил тяжелую травму.

К вечеру того дня перелетели последние самолеты, а в сумерках прибыли передовые технические команды и батальон обеспечения. Все шло точно по расписанному плану. Утром можно было начать боевую работу в полную силу. Однако полковник Колошин к утру еще не прибыл со старого аэродрома базирования, а для размещения штаба дивизии надо было подыскать место. Словом, я поехал с капитаном Орловым посмотреть подходящее помещение. Город Секешфехервар произвел на меня неизгладимое впечатление своей старинной архитектурой. Небольшие площади, центр которых был украшен скульптурами в сочетании с фонтанами или памятниками, аккуратно вымощенные улицы, короткие, узкие переулки со стенами, покрытыми мхом, добротные двухэтажные особняки, замысловатые изгороди ручной поковки отгораживали палисадники. Но город подвергся большим разрушениям. На улицах стояла гробовая тишина, вокруг - ни души. Многие жители города ушли с немцами, остальные попрятались, где только было возможно.

На пути нам встретилась небольшая кузница. У станка, где обычно меняют подковы, стояли на привязи две неоседланные лошади. Одна из них, видимо заметив нас, громко заржала, затопала копытами. Так умные лошади поступают, когда их что-то беспокоит. "А может быть, они пить хотят?" - подумал я и остановил "виллис". Вошли в кузницу, чтобы найти ведро и воду, и вдруг видим на полу двух красноармейцев со связанными руками и разможженными на наковальне головами. Отступавшие фашисты применили такую страшную расправу над пленными, которую вряд ли видел Секешфехервар во все века своего существования, даже во времена римского владычества, когда этот город еще носил название Альба Регия.

Лошадей мы все-таки напоили, а об убитых сообщили встретившемуся патрулю. На одной из улиц зашли в двухэтажный добротный особняк. Во дворе два флигеля, пустая конюшня с множеством сбруи для различной упряжки. Осматриваем комнаты особняка. Кругом порядок. Такое впечатление, будто хозяева вышли ненадолго. Но вот в одной из комнат, к нашему удивлению, увидели гроб, крышка которого стояла рядом. В гробу лежала старушка, накрытая теплым одеялом, а сверху белым тюлем. Присмотрелись, и вдруг капитан Орлов удивленно воскликнул:

- Товарищ командир, да ведь она живая!

Старушка открыла глаза и тихо начала произносить одни и те же какие-то слова. Это не было молитвой. Слова относились к нам, но мы не понимали их. Так продолжалось несколько минут. Когда же лежащая во гробе сообразила, что мы красные, она закрыла лицо руками и затряслась в страхе.