Анжелика Балабанова - Моя жизнь – борьба. Мемуары русской социалистки. 1897–1938

Австрийские рабочие стали все больше полагаться на политическую силу своей партии и все меньше – на действия самого класса. Отто Бауэр был и движущей силой, и жертвой этой ситуации. Одной вещью, которую он написал, как мне показалась, слабее своих собственных возможностей, было его объяснение австрийской трагедии уже после того, как она произошла. Я ожидала от него глубокого и мужественного признания ошибок своей партии с самого начала фашистского движения в Австрии. Вместо этого он дал официальный отчет о шагах, предпринятых представителями социалистов, чтобы прийти к соглашению с другими партиями и с Дольфусом[14]. Это были факты в газетном пересказе – скорее, результат ситуации, нежели анализ. От руководителя потерпевшего поражение движения можно было бы ожидать чего-то, что просветило бы тех, кто должен учиться на таких поражениях. Бауэр был слишком дипломатом и партийным функционером, чтобы сделать такое признание. Ну а также все мы, участники движения, у которого так много врагов и перед которым стоит так много препятствий, связаны сильным чувством солидарности с нашими товарищами-рабочими. Но приходит время, когда такое чувство означает отсутствие солидарности с самим рабочим классом.

Не раз и не два в частных беседах с австрийскими руководителями я выражала свой страх перед развитием фашизма в Австрии.

«Не волнуйтесь, товарищ, – говорили мне они, – у нас фашизм невозможен. Наши рабочие слишком сплоченны, у них слишком развито классовое самосознание. Посмотрите, какие огромные демонстрации у нас проходят! Наш народ никогда не потерпит никакого Муссолини, дешевого актера и авантюриста…»

«Что ж, – отвечала я, – ваш подход к проблеме показывает, как мало вы знаете о том, как фашизм пришел к власти в Италии и что он на самом деле собой представляет. Сплоченность – это необходимое условие рабочего движения, но недостаточное. Пассивная сплоченность ничего не значит. Она вроде барометра. Но она не может заменить собой действие».

Из-за этой веры в свою силу австрийские социалисты совершили ту же самую ошибку, что и немцы, хотя в конце им пришлось бороться с мужеством и героизмом, которые держали в напряжении весь мир. Но в этот период они были больше демократами, чем социалистами. Они думали и действовали как демократы, тогда как их враги, ободренные примером итальянских фашистов, думали и действовали как террористы. После каждой фашистской вылазки реакция масс была горячей и стихийной. Социалистическая пресса публиковала революционные статьи с протестами и осуждением; профсоюзы организовывали ошеломляющие демонстрации на похоронах жертв фашистов – и больше ничего. Движение стало жертвой своего собственного успеха, своего собственного чувства ответственности. Оно несло ответственность за все те институты, которые были построены и завоеваны ценой стольких жертв рабочего класса. Все это было источником такой большой гордости и радости, что руководители движения не хотели рисковать и проиграть то, чего они добились. Эти институты стали помехой сразу же, как только перестали быть средством и превратились в самоцель.

Результатом стал первый и решающий фактор успеха фашистов – чувство безнаказанности. Неспособность нанести ответный удар по врагу парализует силы тех, на кого совершено нападение. Какая власть может быть устойчивее тех, кто способен уничтожить человеческую жизнь, не заплатив за это преступление?

Осенью 1926 года была совершена новая провокация – убийство рабочего и ребенка австрийскими фашистами. В предыдущих случаях Arbeiterzeitung[15] объявляла, что такого терроризма они больше не потерпят. Но реакция партии была все той же: пламенная статья, заканчивающаяся воззванием к народу сохранять спокойствие и дисциплину. Добровольная народная дружина социалистов прислала на похороны большую делегацию; Отто Бауэр и социал-демократ Юлиус Дейч, возглавлявший милиционные отряды, должны были выступать с речами.

– Все этапы этой трагедии так схожи с итальянской трагедией, – сказала я, когда мы встретились в специальном поезде, который должен был отвезти нас на похороны.

– Но разве вы не видите, как популярна наша партия? – ответил Бауэр, ссылаясь на приветствия служащих поездной бригады и на то, как встречали наш поезд, когда он проезжал через пролетарские районы.

– Вы полагаете, что в Италии у нас не было таких демонстраций? – спросила я. – Но когда террор начинается, многие из тех, кто приветствует нас сейчас, становятся пассивными, равнодушными или враждебными не потому, что они трусы или предатели, а потому, что большинство людей отождествляют власть с правом.

Через несколько месяцев после этого разговора венские рабочие, возмущенные мягкими приговорами, вынесенными убийцам, предприняли попытку поджечь здание суда. Во время беспорядков, которые за этим последовали, девяносто пять из них заплатили за эту попытку своими жизнями. На центральном кладбище Вены есть сектор, где лежат исключительно жертвы этих беспорядков: мужчины, женщины, дети, захороненные вместе.

Эта бойня стала началом последнего этапа поражения. Террористические акты стали более частыми, рабочее движение становилось все более изолированным и запуганным, а его враги – все более наглыми. Социалисты все еще боялись, что в страну войдет итальянская или венгерская фашистская армия, если они призовут к всеобщей забастовке или восстанию. Когда все уже было потеряно, когда фашисты оказались уже у власти, последовал призыв к всеобщей забастовке. Люди не откликнулись на него отчасти потому, что они измучились в этот период слабости и поражений и потеряли веру в свою собственную силу, а отчасти потому, что эти призывы больше не могли дойти до них.

Бойцы народной дружины, мужчины и женщины, которые дрались до последней капли крови, знали, что их дело проиграно, а они защищают лишь свои идеалы. Эти люди, которых еще недавно было так много в этой небольшой стране, спасли все же честь австрийского социализма.

В бывшей красной Вене появились виселицы для тех, кто выжил, включая раненых. Памятники, символизировавшие свободу и прогресс человечества, были снесены. Дома, построенные для рабочих как предвестников нового общества, были разрушены или испорчены по приказу человека, которому впоследствии суждено было пасть от нацистских пуль, выпущенных его же соратниками.

Глава 24

К 1926 году в Италии тоталитарный режим одержал окончательную победу. Все антифашистские газеты, учреждения и партия были запрещены – после того как их взрывали и поджигали на протяжении четырех лет, после того как их вожди и последователи подвергались избиениям, пыткам и уничтожались. Из тех, кто выжил, – социалисты, анархисты, республиканцы, либералы – многие пытались уехать из Италии, чтобы скрыться от преследований и бороться с фашизмом, находясь на территории более свободной страны. Среди бежавших также было много людей, которые никогда не были членами никакой организации, но чье чувство справедливости и достоинство было настолько попрано фашистским деспотизмом, что они предпочли эмигрировать. Различные радикальные группы разместили свои штаб-квартиры в основном в Париже.