Клаус Фритцше - Воздушный стрелок. Сквозь зенитный огонь

Так я, несмотря на все пережитое, и дошел до окончания учебы с максимально возможной оценкой: «Выдержал отлично». Когда директор школы вручал мне свидетельство об окончании, речь его состояла не только из поздравительных слов. То, что он сказал, невозможно забыть:

«Господин Фритцше, я должен перед Вами извиниться. Мы не хотели брать Вас с заочного отделения, и поэтому на экзаменах отнеслись к Вам с особой требовательностью. Сегодня я рад, что в той дуэли победителем вышли Вы».

На самом деле я должен быть благодарен ему за его непоколебимость по отношению к всемогущей партии. Без его сопротивления по изгнанию меня из школы я не стал бы инженером никогда. Но обстановка тогда не позволяла мне сказать ему об этом. А жаль!

Глава 3.08 КОМУ СЛИШКОМ ВЕЗЕТ, ТОТ ГОЛОВУ ТЕРЯЕТ

Так звучит старинная немецкая поговорка, с которой я много раз в жизни вступал в конфронтацию.

Время с 1956 до 1963 года было отпуском моих ангелов-хранителей. Дела в моем бюро переводчиков постоянно шли в гору. Второй очень обширный технический словарь в русско-немецком и немецко-русском вариантах, открыл мне второй раз легальную дорогу из народного предприятия в абсолютно несоциалистическую и свободную самостоятельность. Прежний закон народного образования ГДР, полностью копируя соответствующие нормы Советского Союза, постановил, что выпускники всех техникумов, высших учебных заведений и университетов должны оставаться работать на определенном органами народного образования месте не менее 3 лет. Это принудительное обязательство не избегал ни один выпускник, т. е. и я должен был на определенное время забыть о своей самостоятельности.

Так я и попал в конструкторское бюро по корабельным паровым машинам государственного предприятия тяжелого машиностроения «Карл Либкнехт» в Магдебурге. Так точно, корабельные паровые установки в 1956 году. В то время ГДР поставляла в коммунистический Китай серию малых грузовых суден, чья система привода в форме паровой установки вырабатывала энергию от сжигания отходов сахарного тростника, так называемого багасса (жома сахарного тростника).

Едва успев там поработать, производство было прекращено. Конструкторское бюро было закрыто и меня перевели на соседний цех, в котором выпускали для Китая багассовые котлы. Но и оно вскоре приостановило свою деятельность в этом направлении.

Моим недостатком как инженера было то, что у меня был слишком высокий оклад. И поэтому главный конструктор захотел от меня по доброму и быстро избавиться.

«Обычные» выпускники инженерных школ поступали на свою первую работу с месячным окладом в 630 марок ГДР. Но по причине моих дополнительных квалификацией как экономиста и переводчика русского и английского языков, а также, думаю, и по ходатайству директора школы, я получил незаслуженное счастье — мне с самого начала положили 1200 марок. Это побудило главного конструктора заняться для меня поиском работы, на которой действительно требуется знание языков.

Следующей остановкой явилась вновь образованная «Документация», специальный отдел, в котором, читая отраслевые журналы всего мира, нужно было делать краткое их содержание и рассредоточивать все прочитанное по направлениям.

Я продолжал обслуживать «частную» клиентуру переводами, что с нынешней работой выходило в 12-часовой рабочий день, и надеялся на то, что когда-нибудь эта «принудительная работа» в государственном предприятии закончится.

Но неизменно благоприятное положение с доходами Фрицше все же не удовлетворяло. Не хватало еще чего-то сумасшедшего.

Мысль о создании немецко-англо-русского словаря в области энергетического, а также подъемно-транспортного оборудования, в моей голове витала уже давно. Лучшего себе я бы не пожелал. Издательство «Technik» заинтересовалось заглавием, и в начале 1957 года начался такой же процесс освобождения, как и в 1954 году. Марш-бросок через 3 отдела предприятия «Карл Либкнехт» не продлился и полгода и снова закончился на свободе в моем бюро переводчиков.

Дальнейшие 6 лет явились временем тяжелой работы. Доходов от переводов хватало всегда, чтобы неплохо жить на устоявшемся уровне в ГДР. Каждый год составлению словаря посвящалось около 1000 часов, и при этом оставалось свободное время для трехнедельного годового отпуска.

Все шло необычно гладко. Мой или мои ангелы-хранители переместили свою игру в подъемы и падения в какую-то другую сферу. Но больше, чем 6 лет, они не смогли наблюдать за моей «однотонной» жизнью.

В середине 1963 года манускрипт к словарю был готов и отправлен в издательство «Technik». Желание работать годами по 10–12 часов в сутки немного поутихло, и в унисон этому желанию на сцене появилась высокопоставленная делегация социалистического бюро переводов «Интертекст», социалистической фирмы услуг, принадлежавшей центральному комитету СЕПГ.

Товарищи прибыли с просьбой организовать в Магдебурге филиал «Интертекста», а также взять на себя руководство. Планы показались мне интересными. В мозгах закрутились мысли о том, что на таком посту можно жить не плохо и более спокойно, чем на этом свободном «диком тракте». Гонорар за словарь в скором времени все равно должен быть выплачен, так что будущее могло быть радужным. За этой ширмой возможно было бы разобраться и с сократившимися доходами.

После многочасовой гармоничной беседы я наконец спросил у товарищей из «Интертекста» о зарплате, которую они готовы мне положить.

«850», — с победной улыбкой огласил главный из делегации.

«В неделю?» — последовал мой вопрос, после которого я удивился негативной смене выражения лица моего собеседника.

«Вы что? Конечно в месяц».

Во мне сорвались тормоза. Будучи молодым инженером, мне предлагают 1200 марок, а тут засранцы хотят отделаться 850 марками? Они, должно быть, «без царя в голове»?

Я резко поднялся и заявил:

«Разговор закончен, пожалуйста покиньте мою квартиру.»

Товарищи, находясь еще в полном непонимании происходящего, тут же были выдворены, сопровождаемые моей руганью от приступа ярости.

Я этого не должен был делать. Или как?

Мой ангелочек-хранитель находился в тот момент на заднем плане и злорадно ухмылялся.

«Ведь у тебя, мол, и так уже достаточно долго все шло хорошо. Что ты теперь?»

Моя ярость в тот момент была такой необузданной, что мыслям о последствиях моих действий в голове не нашлось места. А последствия были ужасными. Как же я смог забыть, что СЕПГ могла раздавить нерадивого современника как назойливую муху между большим и указательным пальцами? Как же я смог забыть, что моя самостоятельность была продуктом их терпения? Может быть стоило с сожалением сказать «нет» и, быть может, пропустить на прощание по рюмочке шнапса? Зачем мне нужно было будить спящих гиен?