Игорь Шайтанов - Шекспир

Инициатива по приобретению дворянского достоинства наверняка исходит от Уильяма, и на нем же лежат сопутствующие траты, весьма немалые. Успеху на этот раз безусловно способствуют его связи, хотя собственная профессия по-прежнему остается сомнительной с геральдической точки зрения. Об этом ему или, точнее, Детику напомнят в 1602-м. Жалобу подаст герольд Йорка — Ральф Брук. Свое обвинение в том, что Детик использует чужие гербы, создавая новые, Брук иллюстрирует, найдя в гербе Шекспира непозволительное сходство с гербом лорда Моли. Хотя это некогда знатное семейство перестало существовать еще в 1415 году, его герб не мог быть использован кем-то другим. Сближая гербы, Детик подтверждает не только законность, но и древность нового владения. А она часто более чем сомнительна: Брук приложил список из двадцати трех случаев, среди них четвертым значится Шекспир, «актер».

Герольды вообще были неспокойным и даже сварливым племенем, но сэр Уильям Детик, унаследовавший должность от отца, особенно часто подавал поводы для жалоб и протестов. Он отличался крайне неуравновешенным нравом, нередко обрушиваясь с кулаками и даже кинжалом на тех, кто вызвал его гнев, включая собственного отца и брата. Свою должность он исполнял прихотливо, присвоив право по собственному решению жаловать гербы, порой заимствуя их или раздавая, вероятно небезвозмездно, тем, кто не был их достоин. Было ли ему свойственно злое остроумие, неизвестно, но едва ли он ответствен за французский девиз на гербе Шекспира: Non sanz droict (поп sans droit — в современном написании), что значит: «Не без права». Скорее здесь слышна подстраховывающая ирония другого автора — Уильяма Шекспира.

От насмешек это, впрочем, не спасло. Бен Джонсон (в скором времени ставший другом-соперником Шекспира на лондонской сцене) в одной из своих пьес отозвался пародийным девизом «Не без горчицы». Цвет горчицы, вероятно, намекал на обилие золота в шекспировском гербе. И одновременно передавал вкус горечи, который не мог не примешиваться к радости шекспировских приобретений и все более — к его ощущению времени.

Горький привкус современности

В то время как в Стрэтфорде Шекспир приобретает крупную собственность, в Лондоне по его следу идут налоговики, чтобы взыскать пять шиллингов с имущества, оцененного в пять фунтов. Первый раз он числится как должник 15 ноября 1597 года, затем, возрастая, долг переходит из года в год, пока не считается погашенным в 1600-м.

Шекспир едва ли бегает от уплаты налога, просто сборщики не успевают за перемещением драматурга-актера в Лондоне, где у него нет постоянного жилья. Сначала его ищут в приходе Святой Елены в Бишопсгейте, совсем рядом со зданием «Театра», почти напротив прихода Святого Леонарда, где проживают его друзья Хеминг и Кондел. Спустя три года он обнаруживается на правом 6epeiy Темзы — в Клинке.

В Стрэтфорде Шекспир — домовладелец, в Лондоне он — вечный жилец-арендатор, не принадлежащий никакому цеху, никакой компании. И как ему обозначить свое общественное положение, когда он вступает во владение собственностью в родном городе, — актер? Даже если в этом качестве он имеет право на приобретение собственности, вместе с собственностью он не обретает искомого достоинства. Автор книги «Гражданин Шекспир» Дж. М. Арчер предполагает, что Шекспир торопился оформить дворянскую грамоту, чтобы в такого рода документах иметь полное право поставить, говоря о себе, слово «джентльмен». Кажется, это действительно так: заключению сделки о «Новом доме» непосредственно предшествовало обретение герба.

Арчер идет даже дальше, вплоть до афоризма: «Формально в Лондоне Шекспир оставался иностранцем»{27}. Как любой афоризм, этот — преувеличение, но он наводит на мысль, почему в шекспировских пьесах так много персонажей-иностранцев.

Для коллективного сотрудничества в пьесе «Сэр Томас Мор» в чумные годы Шекспир мог быть приглашен как специалист не только по массовым сценам, но и по межнациональным отношениям. Мор выходит к лондонской толпе, чтобы остановить бунт, спровоцированный ксенофобией. Правда, трудно сказать, что Шекспир пытался остановить межнациональную рознь, когда в первой части «Генриха VI» изобразил французов как врагов во главе с их бешеной Жанной д'Арк…

Во времена цветущей политкорректности Шекспиру не устают пенять на то, что он шел на поводу у толпы лондонских ремесленников и подмастерьев с их традиционной ненавистью к иностранцам. О ее повседневном проявлении на улице не раз вспоминают путешественники по елизаветинской Англии. При малейшей провокации бытовая нелюбовь вспыхивала бунтом, который и вышел усмирить Томас Мор.

У Шекспира иностранец, путающийся в английском языке, — постоянный комический персонаж. В «Бесплодных усилиях любви» это испанец дон Адриано де Армадо. В «Виндзорских насмешницах» их несколько: врач француз Каюс и валлиец-священник сэр Хью Эванс. Кстати, он — «сэр» не в силу своей знатности, а в силу учености, как тот, кто получил степень Dominus от одного из университетов, отчего его дурной английский выглядит еще более неуместной и в то же время — сквозной характеристикой. Последняя в пьесе реплика, обращенная к нему, — слова мистера Форда: «Я никогда больше не буду подозревать свою жену, пока вы, мастер Эванс, не научитесь ухаживать за ней на хорошем английском».

В русском переводе С. Маршака и М. Морозова эта реплика предстает знаменательно измененной: пока «вы, ваше преподобие, не соблазните ее своей благочестивой проповедью». Для советского читателя и зрителя священник — фигура более комичная в своем благочестии, чем в своем дурном владении английским языком, который к тому же не передашь в переводе. Но тут вкрались, думается, и соображения в духе тогдашней «дружбы народов»…

А Шекспир ей не следовал, издеваясь над языковыми ошибками иностранцев и в комедиях, и в хрониках. Если в комедиях на это сегодня еще как-то смотрят сквозь пальцы, то шекспировский юмор по поводу французской принцессы — будущей жены Генриха V и английской королевы, пытающейся овладеть языком своих новых подданных, — кажется вопиющей бестактностью и шагом в сторону ксенофобии.

У Шекспира, впрочем, есть защитительный аргумент, способный снять с него подозрения — «Венецианский купец», написанный за год до «Генриха V», в 1596-1597 годах. Уже 200 лет эту пьесу воспринимают как ответ покойному Марло, чей «Мальтийский еврей» не сходит со сцены конкурирующего театра Хенслоу. Марло, говорят, — антисемит, а вот Шекспир… Довольно долго и упорно твердили, что Шекспир — нет, не антисемит и даже наоборот. Но в XX веке, всё подвергающем сомнению, и в этом усомнились, все чаще повторяя, что Шекспир, вероятно, — тоже антисемит. Правда, это утверждение сопровождается сомнением: а встречал ли Шекспир, как и любой другой лондонец его времени, хоть одного еврея? Они были изгнаны из Англии в 1290 году — на 100 лет раньше, чем из Франции, и на двести, чем из Испании. В Англию евреям будет позволено возвратиться только в конце XVII века.