Дэвид Шилдс - Сэлинджер

Джон Венке: Думаю, что когда Сэлинджер писал «Фрэнни», он действительно все еще хотел быть популярным писателем. С одной стороны, в то время быть разваливающейся на куски богатой девушкой, переживающей религиозный кризис, было очень модно, и, по моему мнению, повесть стала революционным актом в культуре середины 50-х годов, особенно в условиях более строгих правил, диктуемых администрацией Эйзенхауэра.

Дж. Д. Сэлинджер (выдержка из письма Гасу Лобрано, редактору журнала New Yorker, 20 декабря 1955 года):

Я все откладываю и откладываю это. Главным образом, из-за критических замечаний с Девятнадцатого этажа, где всем кажется, что дело, возможно, в беременности Фрэнни. Если бы это было главной мыслью, которая останется у читателя после прочтения повести, такая мысль кажется мне убийственной.

Дэвид Шилдс: Многие читатели New Yorker думали, что Фрэнни беременна. «На миг она напряженно застыла в этой почти утробной позе – и вдруг разрыдалась». Если тут дело не в беременности, то в чем тогда? Неужели в том, что Фрэнни, мифологический женский персонаж, страдает от послевоенного нервного срыва? Бестолковый поиск смысла мистиком удовлетворяется использованием тел молодых девушек. Матка – возродившаяся военная рана. Фрэнни – набожное свидетельство необходимости выживания ее создателя на войне.

Максуэлл Гейсмар: Как в любом хорошем рассказе Скотта Фицджеральда, сейчас утро субботы, дня решающего матча в Йельском университете… Лейн Кутель в непромокаемом плаще читает страстное любовное письмо Фрэнни… Фрэнни, слушающую Лейна с «выражением особого, напряженного внимания», одолевает неприязнь к его тщеславности и самодовольству. Она не может выносить не только самого Лейна, но весь образ его жизни, его привычки, ценности, стандарты. И в конце концов она выносит обвинение не только обществу американского высшего класса, но и почти всей западной культуре[382].

Дж. Д. Сэлинджер («Фрэнни», журнал New Yorker, 29 января 1955 года):

Лейн отпил глоток, сел поудобнее и оглядел бар с почти осязаемым чувством блаженства оттого, что он был именно там, где надо, и именно с такой девушкой, как надо, – безукоризненной с виду и не только необыкновенно хорошенькой, но, к счастью, и не слишком спортивного типа – никакой тебе фланелевой юбки, шерстяного свитера[383].

Пол Левайн: Отвергнув своего приятеля-студента привилегированного университета и все то, что тот представлял, Фрэнни обращается внутрь себя с помощью мистической книги о русском крестьянине, который, снова и снова повторяя Христову молитву, обретает Бога в биении своего сердца. Страдая от психосоматических спазмов, вызванных у нее средой, которую она не может более выносить, Фрэнни отвергает публичный комфорт ресторана ради неудобного уединения в уборной, где она может молиться, приняв странное утробное положение[384].

Пол Александер: «Фрэнни» – обвинительный акт (как, разумеется, и «Над пропастью во ржи»). Сэлинджер обрушивается не на что-то конкретное, определенное, а на общее, даже социальное. Фрэнни ненавидит неискренних людей и пустозвонов, однако вынуждена общаться с такими людьми в колледже. Хуже того, за ней ухаживает такой же пустой парень, и за это, пожалуй, ей некого винить, кроме самой себя, хотя на протяжении всего повествования она ни разу не берет на себя ответственность за неспособность порвать с ним. Вместо этого «Фрэнни», по-видимому, предполагает, что поскольку мир полон пустозвонов, все, что можно сделать, это уйти в какую-то религию. По словам Фрэнни, она ищет утешения в Христовой молитве. Впрочем, в конечном счете, даже религии недостаточно. Пытаясь справиться с проблемами своей жизни, Фрэнни цепляется за религию – и все глубже проваливается в умственное истощение до такой степени, что едва может сохранять здравомыслие. В «Над пропастью во ржи» Холден заканчивает тем, что оказывается в психушке. А Фрэнни оказывается в незнакомой комнате, беззвучно произнося молитву и не ведая, где она находится, и что будет делать дальше[385].

Джеймс Лундквист: Сэлинджер определенно не предлагает «Путь странника» и молитву Христову в качестве ответов на какие-либо вопросы… Одна из главных идей дзэн… заключается в том, что люди, слишком критически относящиеся к другим, слишком озабоченные анализом частностей, не могут постичь единства всех вещей, а в дальнейшем не могут и разложить себя на мельчайшие частицы[386].

«Путь странника»: Молиться надо непрестанно, всегда и повсюду… не только бодрствуя, но и во сне[387].

Джон Венке: Есть потребность, которую, например, испытывает Фрэнни, и на которую отвечает молитвой Христовой. Это не столько молитва, это желание чего-то такого, что заполнит пустоту. А персонажи Сэлинджера – люди, пустоту которых не заполнить.

Молитва Христова: Господи Иисусе Христе, помилуй мя, [грешного].

Шейн Салерно: После «Над пропастью во ржи» и «Девяти рассказов» Сэлинджер обрел такой авторитет, что на него снова смотрели как на человека, определяющего развитие культуры задолго до битников и первых последователей дзэн. Сэлинджер опять поймал момент еще до того, как он возник, но он был в более глубокой беде, чем сам думал. В то время он не понимал, что переживает кризис, но он переживал кризис в супружеских отношениях, как художник. И религиозный кризис. Годы спустя Сэлинджер поблагодарит своего духовного наставника Свами Вивеканаду за то, что тот провел его через «долгую темную ночь».

Генри Грунвальд: Как объекты коллекционирования, рассказы о его жене [Клэр] еще более редки и столь же ценны. Вот, например, случай, когда Сэлинджер встречался в клубе Stork с английским издателем, а Клэр с подружкой сидели за соседним столиком и прикидывались шлюшками. Или рассказ о времени после опубликования «Фрэнни», когда друзья, встречая Сэлинджера и Клэр, молча шевелили губами. Это была шарада для своих – воспроизведение последних строк повести «Фрэнни»: «Губы у нее беззвучно шевелились, безостановочно складывая слова»[388].

Шейн Салерно: Сэлинджер и Клэр взялись за строительство своей жизни в соответствии с чистотой своих религиозных убеждений и вне зависимости от господствовавшего в 50-х годах маниакального стремления к положению в обществе и внешнему виду. Это была жизнь, исполненная простоты, с акцентом на природу и духовность. Супружеская пара поклялась уважать все живое и, по словам Гэвина Дугласа, брата Клэр, отказывались убивать даже мельчайших насекомых. Их дни проходили в медитациях и занятиях йогой. Вечерами они уютно устраивались, прижавшись друг к другу, и читали «Провозвестие Шри Рамакришны» и «Автобиографию йога» Парамахансы Йогонанды. С начала их брака Сэлинджер беспокоился, что Клэр не сможет приспособиться к одиночеству и простоте жизни в Корнише.