Дебора Макдональд - Очень опасная женщина. Из Москвы в Лондон с любовью, ложью и коварством: биография шпионки, влюблявшей в себя гениев

Учитывая, что Уэллс вряд ли стал бы устраивать такой «розыгрыш» своим друзьям, он, вероятно, надеялся, что перспектива публичного позора заставит ее подыгрывать ему и выйти за него замуж. Делая свое заявление, Мура, возможно, в какой-то мере отплатила за то, что была вынуждена участвовать в этом приеме, и в то же время раз и навсегда внушила Уэллу, что ее позиция непоколебима.

После ужина гости были приглашены на квартиру Уэллса в Бикенхолл-Мэншнз, где рядами стояли взятые напрокат позолоченные стулья в ожидании концерта арфистки Марии Корчинской, иначе известной как графиня Бенкендорф. Кому пришла в голову эта неудачная идея пригласить жену Муриного любовника выступать на ее фиктивной свадебной вечеринке, неизвестно. Графиня не появилась вопреки всем ожиданиям. Удивленная Энид Багнольд вспоминала, что никто и не подумал убрать стулья, чтобы они не мешали, и гости сидели на них рядами до конца вечера[695]. Пара позаимствовала у Энид ее дом в Роттингдине, Суссекс, на «медовый месяц», который прошел, как и было запланировано.

После него Уэллс продолжил жить один со своей невесткой Марджори, которая была для него и экономкой, и секретарем.

Как и Горького до него, Уэллса постоянно расстраивал нескончаемый флирт Муры за границей. Она всегда рассказывала ему, куда уезжает, и он доверял ей, но не мог отделаться от мучительных подозрений. В конечном счете по причудливому стечению обстоятельств правда об одной ее связи вышла наружу. Больше их отношения не останутся прежними.

В 1934 г. Уэллс попросил ее поехать вместе с ним в Соединенные Штаты, объяснив с непреходящей слабой надеждой, что они должны пожениться перед отъездом: неженатые пары подвергаются ужасным гонениям со стороны пуританской прессы (там немногое изменилось со времени поездки туда Горького и Марии Андреевой в 1905 г.). Мура сказала ему, что в таком случае ему придется ехать одному. Он также попросил ее поехать с ним в Россию в том же году, так как хотел познакомиться со Сталиным.

Самолюбие Уэллса было огромно. Он пытался в одиночку совершить крестовый поход, чтобы принести миру мир и повлиять на него согласно своему представлению об объединенном мировом государстве. Чтобы достичь этого, он хотел встретиться и с президентом Рузвельтом, и со Сталиным и наладить между ними дружеские отношения. Там, где терпели неудачу легионы дипломатов, он не видел причин, почему бы г-ну Г. Д. Уэллсу не добиться успеха. Мура уверяла его, что Россия закрыта для нее, и если ей будет разрешен въезд, то, как и Горького, ее, вероятно, не выпустят обратно. Она сказала ему, что ее там могут даже убить.

В апреле Уэллс поехал в Америку один на борту корабля Королевской почтовой службы «Олимпик». Настроение его было нерадостным. Он хотел в свои преклонные годы видеть рядом с собой любящего человека, который заботился бы о его повседневных нуждах и был бы его спутником. Он начал уже мириться с тем, что этого никогда не произойдет с Мурой. Во время своей поездки он написал Кристабель Аберконвей:

Думаю, я действительно порву с Мурой. Она мила со мной – она восхитительна, – но я больше не могу выносить эту полураздельную жизнь. Я устал, мне надоела Мура, которую я не могу привезти в Америку и которая путешествует всюду и, насколько я знаю, либо торгует наркотиками, либо шпионит, либо делает еще какие-нибудь фантастические вещи[696].

Уэллс был ближе к правде, чем думал. Как только он благополучно отбыл в свое трансатлантическое путешествие, Мура осуществила план посещения Горького в Советском Союзе. Она раньше написала ему, что ей доставит радость встреча с ним в Москве, но думала, что жизнь там окажется слишком тяжелой для нее теперешней. Вместо этого она собиралась навестить его во время пребывания на даче на крымском побережье[697].

В июле после возвращения из Америки Уэллс сделал еще одну попытку уговорить Муру поехать с ним в Россию, и снова она заявила, что это невозможно. Она сказала ему, что поедет в Эстонию, и предложила на обратном пути заехать туда и провести с ней месяц в Каллиярве. Он согласился. Когда настало время, Уэллс нежно проводил ее из аэропорта Кройдон, поцеловав на прощание, и следил за ее улыбающимся лицом, когда самолет выруливал на взлет. Это было последнее мимолетное впечатление о Муре, которую, как ему казалось, он знал[698].

Он и Джип вылетели в Россию неделей позже.

В Москве и Ленинграде они посетили несколько литературных вечеров, на которых их представили тем писателям – включая Алексея Толстого, – которые смогли примириться с властью и еще не были убиты или высланы в Сибирь. Уэллс счел ограничения, наложенные на его перемещения, очень утомительными; стал раздражительным, самочувствие его ухудшилось. У него состоялся разговор со Сталиным, которому мешала невозможность для них говорить на языке собеседника. Уэллс с подозрением отнесся к Сталину, видя в нем потенциального деспота, но вынужден был признать, что страна управляема и наращивает мощь. Несмотря на неприветливость Сталина («очень сдержанный и эгоистичный фанатик, ревностный монополист власти»), Уэллс решил, что тот полезен для страны. «Все подозрения в скрытых эмоциональных напряжениях улетучились навсегда после разговора с ним в течение нескольких минут… Я еще никогда не встречал более искреннего, спокойного и честного человека»[699]. Его оценка была такой же точной, как и его первое мнение о Муре в 1920 г. И снова Уэллса одурачила советская принимающая сторона.

А затем он сделал ужасное открытие. Через пару дней после его беседы со Сталиным Уэллса повезли обедать с Горьким на его огромную дачу под Москвой[700]. Уэллс был за свободу самовыражения в России – и с этим мнением Горький в 1920 г. энергично согласился бы. Но теперь Уэллса встретил другой Горький. И хотя он лишь немного изменился, несмотря на прошедшие годы, превратился в «абсолютного сталиниста»[701]. Состоялся спор, который неуклюже велся через переводчика.

В атмосфере неловкости, которая возникла вслед за этим, переводчик, поддерживая разговор, спросил Уэллса о его маршруте. Уэллс упомянул, что проведет какое-то время в Эстонии со своей подругой – баронессой Будберг. Переводчик был слегка удивлен и небрежно заметил, что баронесса была у Горького всего лишь на прошлой неделе.

«Но я получил от нее письмо из Эстонии три дня назад!» – сказал Уэллс[702].

Переводчик, смущенный и сконфуженный, замолчал. «Удивление» – это было не то слово, которое могло выразить то, что почувствовал Уэллс. Он сумел взять себя в руки и продолжил беседу с Горьким, «ожидая, что Мура может внезапно выйти из-за угла с улыбкой на лице, чтобы поздороваться со мной». Когда все было готово к обеду, Уэллс, будучи не в состоянии оставить эту тему, поднял ее снова. Горький подтвердил, что Мура навещала его три раза за последний год. Между переводчиком и официальным сопровождающим произошло поспешное совещание, и Уэллсу объяснили, что «приезды Муры в Россию необходимо было держать в некотором секрете, потому что это могло помешать ей в Эстонии и ее русским друзьям в Лондоне». Будет лучше, сказали Уэллсу, если он не станет никому говорить о ее поездках[703].