Лидия Герман - Немка

Приближались выборы в Верховный Совет. Они состоялись 22 февраля 1953 года. Я не имела права голоса, а Юрию надо было идти на выборы. Без паспорта к выборам не допускали. В этот день я еще не знала, что его паспорт вовсе не потерялся, а был спрятан Юриной матерью.

«Ты нашел свой паспорт?» — спросила я за завтраком. «Да, у матери. Я объясню тебе всё потом». Домой он пришел уже после обеда, я спросила, проголосовал ли он. «Да, да, да». Он достал свой паспорт из внутреннего кармана пиджака, положил его на стол, обхватил моё лицо обеими руками и сказал: «Завтра мы с тобой пойдем в ЗАГС».

«Почему завтра?» От неожиданности я не нашла, что еще сказать.

«Чтобы не откладывать еще далее. Нашему ребенку нужен срочно законный папа». Да, я была беременна. Теперь покоя не давал вопрос, можно ли нам пожениться? А если мы придем, и нам скажут, что это невозможно? До сего времени мне не приходилось слышать, чтобы кто-то из русских женился на немке-переселенке, или наоборот. Уже вечером поздно я сказала: «Я боюсь». — «Чего ты боишься? Выходить за меня замуж?» — «Нет, Юра. Я боюсь, что нам не разрешат пожениться».

«Разрешат. Я уже был там и спросил. Разрешили».

«Он уже был там… а мне не сказал об этом… Он просто не хотел, чтобы я тоже могла допустить такую чудовищную возможность — не разрешить нам жениться», — оправдывала я его. Хотя я всегда этого боялась, мне претило жаловаться, и я скрывала тягостную боль неизвестности за наше будущее, за нашего ребёнка… старалась казаться радостной, даже беспечной… И всё-таки чувство счастья сильнее всех невзгод…

В понедельник мы пришли в ЗАГС. Не многие тогда женились, и я думаю, поэтому только мы двое были там. Что-то нам объяснили, мы заполнили формуляры и вернули их вместе с Юриным паспортом и моей комендатурской справкой, при виде которой у меня никак не унималось чувство, что на душе кошки скребут.

Через три дня, 26 февраля 1953 г. нас пообещали зарегистрировать. Юрий спросил меня, может, мы зайдем к матери, она теперь живет недалеко отсюда. Ей пришлось освободить ту квартиру, Юрину, т. к. она не была там прописана.

У неё был свой небольшой домик, в котором временно проживали какие-то знакомые, а она поселилась в квартиру своего брата Ивана Павловича Федько, уехавшего с семьей в Москву на год для усовершенствования образования.

Лена открыла нам дверь, радостно засмеялась и крикнула: «Мама, к нам гости пришли». Матрена Павловна дружески, казалось, нас поприветствовала. Юрий уселся возле книжного шкафа и стал рассматривать библиотеку своего дяди, а я пошла с матерью на кухню. Там она меня спросила, как это мы надумали именно сегодня, в рабочий день, прийти к ней в гости. Мне показалось, что я попала в ловушку, но избежать ответа на её вопрос я просто не смогла. «Мы были в ЗАГСе, здесь, совсем рядом с вами… Мы совсем ненадолго, хотели только посмотреть, мне же еще на уроки». — «И… зарегистрировались вы?»

«В четверг бракосочетание». Она готовила обед и с силой стала мешать в кастрюле. Юрий позвал меня, чтобы я пришла к нему и что-то там посмотрела. Лена слышала разговор между её матерью и мной, теперь её интересовало, будем ли мы праздновать свадьбу. При этом она радостно улыбалась. «Нет, Лена, свадьбы не будет», — ответил Юрий. Я взяла её руку. «Зато… ты скоро будешь тётей». — «У вас будет ребёнок?!» — «Да, Лена». Она захлопала в ладоши и закружилась по комнате. «Мама, я скоро буду тётей». Пришла Юрина мать, но осталась стоять у двери. Я видела, как сузились её глаза. «А я должно быть бабушкой?» Недобрым взглядом она смотрела на меня. Юрий отошел от книжного шкафа: «Пойдем, Лида, а то мы опоздаем». Мы ушли, Лена проводила нас.

В среду я была свободна, и пока Юра был на работе, я подготовилась к урокам следующего дня, немного постирала, приготовила обед. Пришел Юрий. После ужина хотели мы разобрать большую картонную коробку с моими книгами и журналами. И пришла его мать. В этот вечер мне довелось узнать истинный характер Матрёны Павловны. Видимо, она была намерена сдерживать себя, потому что начала она спокойным тоном.

Она хотела получить назад Юрин паспорт, причем не от Юрия, а от меня. Юрий дал мне знак не реагировать, не вмешиваться, т. е. он поведет разговор. А я и не знала, где его паспорт, иначе я бы ей его отдала. Чтобы её отвлечь от меня, Юрий вступил с ней в пререкания. И началось. И со всей силой проявился её вспыльчивый, я бы сказала, взрывной темперамент, её болезненная фантазия, её разнузданный характер. Она буйствовала от неистовой злобы. Юрий стоял ко мне спиной, отгораживая меня от неё. Я умоляла его замолчать, хотела сама сказать ей несколько слов, но это мне не удалось. Она выкрикивала обиднейшие слова. Всё внутри у меня дрожало… И мне было её жаль. А его, самого любимого мной человека, намного более жалко. А виновата во всём одна я — немка.

Всё это продолжалось, как мне казалось, нескончаемо долго… Потом она ушла со словами: «Будьте вы трижды прокляты — все трое». Теперь я всё-таки расплакалась… Юрий пытался меня убедить, что не только мне она устраивает такие сцены, но и другим… Как-то меня это уже не интересовало, а себя я убеждала, что надо положить конец… чему-то…

И только в его руках я успокоилась. Он и я. Да защитит нас Вселенная.

На следующий день мы были в Загсе. Опять мы вдвоём. Очень приветливо с нами обошлись, но… я осталась на своей фамилии Герман. Не имела я права принять фамилию мужа.

Георгий Иванович Евтухов, национальность — русский, и Лидия Александровна Герман, национальность — немка. «Ну и что? — сказал Юрий, когда мы вышли. — Твоя фамилия Герман, между прочим, красивее намного, чем моя. И я уверен, что придет время, когда мы с тобой будем носить одну фамилию».

Спустя неделю весь мир был потрясен новостью — Сталин умер. Не то, чтобы я радовалась, вовсе нет, но плакать я тоже не могла. Вся Россия плакала горькими слезами. Мне же казалось, что где-то вдали взошёл маленькой огонёк надежды.

Но ничего не изменилось после смерти Сталина, всё осталось, как прежде.

Мы двое, Юрий и я, начинали нашу супружескую жизнь в радости и любви, в ожидании нашего ребёнка и в надежде на светлое будущее…

Письмо от моей сестры потрясло меня — моя мать умерла 16 марта 1953 года. Была среда, начало апреля. У меня не было занятий, Юра был на работе. Было невыносимо целый день оставаться одной, я написала Юрию записку и пошла к бабушке Дуне. Она утешала меня тёплыми словами, спросила, крещёная ли я и какой веры моя мама. Я сказала, что у нас все католики и меня крестили в католической церкви, и всё. Тогда бабушка Дуня молилась по православному за спасение души усопшей Ефросиньи. Я сидела и слушала и вспоминала мою маму… Вечером пришел за мной Юрий.