Сергей Есин - На рубеже веков. Дневник ректора

Следующий звонок от них последовал вчера, в воскресенье, 21 марта, в 20 ч. 30 мин., в номер институтской гостиницы, где Лаптев постоянно прожи-вает.

— Это ваши старые знакомые. Мы хотим сказать, чтобы вы держали деньги при себе. Мы вам сообщим, когда и где вы нам их передадите.

В этом звонке, который я описываю со слов Лыгарева, парадоксальным был один момент, который мог обнаружить только человек, знакомый с институтским положением дел. Звонок последовал на коммутатор гостиницы, через линию, только что введенную в строй, номер которой еще мало кому известен.

Прошу принять меры и обеспечить расследование данного инцидента.

Ректор Литературного института, профессор С.Н.Есин.

P. S. Одновременно с этим заявлением посылаю заявление в РУОП г. Москвы.

Вечером, вместе с только что приехавшей из Марбурга Барбарой Кархофф, был в ЦДРИ на вечере Васи Мичкова. Он совершенно гениально читал «Евгения Онегина». Все главы, кажется, чуть ли не за четыре с половиной часа. Сколько возникло ускользавших ранее от меня подробностей! Как искусно Пушкин все время отдаляет и отдаляет действие, как удивительно пишет Онегина из косвенных деталей, как всплывает время из лирических отступлений. Все чтение, как я уже написал, длится около четырех часов; я, к сожалению, из-за усталости смог просидеть только первое отделение — две главы. Так тянет своей сиюминутностью телевизор — но какие впечатления от иной жизни, от свежего голоса, от вникания в речь, от запаха, наконец, старых кресел.

А в ЦДРИ встретил и сидел рядышком с Володей Андреевым. Познакомил его с Барбарой. Володя был галантен и обаятелен, подарил ей книжку. У Барбары скапливается целая череда великих автографов.

23 марта, вторник.

С утра почему-то огромный, но слабый пульс — около 100, тем не менее поехал с самого утра, чтобы встретиться с Лыгаревым. Чувствовал себя так плохо, что пришлось в РУОП вместо себя отправлять Лыгарева с Лаптевым, хотя раньше я предполагал съездить сам. По их рассказам, когда они вернулись, офицер, которому все было рассказано, будто бы сказал: «Исходя из моего наработанного здесь опыта — это шантаж. И он может иметь два корня: или студенческая обиженная наводка, или кто-то из администрации института». Решили уже на нашем маленьком совещании, что, если бандиты еще раз позвонят, Дм. Ник. им скажет: а чего вы, ребята, суетитесь, весь институт знает, кто вас прислал. От этого же офицера я услышал и самый большой в моей жизни комплимент, жаль, что это не было сказано мне лично. Прочитав мое заявление, продиктованное в понедельник для РУОПа, он сказал: «классно написано». На случай моей смерти и просто для памяти, переписываю фамилию, имя и отчество этого офицера: Расулев Алишер Хамидович.

Вечером был семинар. Приезжал Валентин Константинович Черных вместе с Людмилой Александровной Кожиновой. Разобрали учебные заявочки моих студентов на сценарии фильмов, поговорили о кино. Ребята позевывали, кроме самых умных, но мне было интересно, я кое-что записал в журнал.

25 марта, четверг.

Сережа Толкачев сразу же после этого акта телефонного шантажа позвонил, не спросясь у меня, Анатолию Приставкину. Вот у кого есть связи и возможности! Тот немедленно перезвонил мне, скорее со словами общего привета. Практически отказался мне помочь, ссылаясь на ненависть милиции к Комиссии по помилованию, которая выступает против смертной казни. Какой мастер клана и имитации! Договорились, что он звонит мне утром. Я ведь тоже всегда был против смертной казни, но вот посидели бы уже два раза Мариэтта Омаровна и Анатолий Игнатьевич на моем месте. Посмотрели бы на этих громил, которые чувствуют себя безнаказанными. Кажется, я уже был не против смертной казни.

26 марта, пятница. Анатолий Игнатьевич, естественно, не позвонил. Они, эти интеллигентные демократы, мастерски просят, когда им надо. Вот попросил у меня зарплату доцента, когда ему перестали платить зарплату в его комиссии. Попросил, наверное, на всякий случай. Потому что сразу же купил себе, по словам Мальгина, живущего с ним в одном доме, дорогую машину. В два часа собрал Ученый совет. Я рассказал все обо всей ситуации. Рассказал о телефонном звонке. Мысли у меня было две: пусть об этом знает как можно больше людей и пусть морально это потянет наших людей. Большую зарплату, материальную помощь, поездки за границу, стабильную работу они имеют за счет институтской коммерческой деятельности, которой руковожу я. У меня даже возникло предложение эту самую деятельность сократить. Пусть постепенно отсыхает аренда — у нас будут большие учебные площади и кабинеты; пусть сократится платное обучение, уйдут курсы Бонк. Будем ли мы все тогда получать зарплату — не знаю.

В три часа я уехал на исполком к книголюбам. Утверждали план, все было, как обычно, кроме одного джентльмена, тоже книголюба. Он, как больной, не мог себя остановить в разговоре, все вспоминал свою советскую деятельность и настаивал, что и нынче весь мир вертится вокруг деятельности его новой, книголюбской.

Я все время не пишу о главном — о новой югославской трагедии — бомбардировке Сербии и Белграда. Я думаю, впервые военная акция Америки получает такой сильный и несрежиссированный отпор у нашего народа. Садовое кольцо запружено демонстрантами. Я видел, как наши ребята пачками уходили с занятий на демонстрацию к посольству. Никто их не подзуживал. Утром на стенде объявлений появилась надпись: «Убей янки у себя в душе». Сначала мы этого янки долго в себе воспитывали, а теперь чувствуем, как он выедает нашу душу.

Прочел очень интересную статью Федякина в «Завтра» о постмодернизме. Подарил ему галстук, привезенный из Кореи.

27 марта, суббота.

Днем ездил на спектакль театра «Вишневый сад» по стихам и документальной прозе Ольги Берггольц. Практически это моноспектакль актрисы Ольги Широковой, жены Саши Вилькина, главного режиссера этого маленького, без своего помещения, театра. Было здорово, для меня это и открытие замечательной советской поэтессы. Так странно и больно было слышать уходящее слово «Ленинград». Но многие детали не всецело понимаемы зрителем. Реалии ушли, многие общекультурные символы, знакомые раньше и школьникам, стерлись. Шофер Миша мучился и скучал, а он мальчик умненький. Я подумал, что надо обязательно принести этот спектакль в институт. Текст очень сконцентрирован и заставляет думать.

Сейчас идет трансляция из Думы — югославские события. Вот депутат Астраханкина говорит: «Разговаривая о псевдорусском фашизме, вскормили фашизм американский».