Сергей Есин - На рубеже веков. Дневник ректора

Теперь — план за весь прошедший день: выехали утром, заехали на квартиру к Сону, позавтракали. У него — две прелестные дочки и влюбленная в него жена. В Сеуле были во дворце королевы. Ее убили в 1895 году, и это стало началом японской оккупации. Потом были на рынке, где я купил туфли для В. С.

Больше писать нет сил. Страшусь Москвы.

21 марта, воскресенье.

В самолете: «Человеческий мозг — не телевизионная пленка, хранящая любые картинки. Вот я помню еще тяжелые квадратные плиты двора королевы в Сеуле и еще могу вызвать их в памяти во всей их визуальной конкретности, но уже затягивается ряской забвения такой недавний Китай, и горькое китайское солнце, и милый переводчик Лю».

Я читаю, читаю, чтобы отвлечься, Ленина, и лишь отдельные места захватывают меня до видимых проблесков.

22 марта, понедельник. Для «Труда»:

«Каждая неделя на телевидении так неожиданна в силу изобилия политических всплесков и фактов культуры, являющихся или притворяющихся ею, что невольно приходится, дабы не впасть в грех перечисления, прибегать к сугубому индивидуализму. Итак, великолепный нестареющий сериал «Джузеппе Верди». Один из двух-трех сериалов, которые только и можно смотреть на нашем голубом экране. Но и в этом сериале есть сцены, которые невольно переплетаются с политикой. Вот, например, некий австрийский барон-цензор читает либретто новой оперы маэстро. Мне, лично встречавшемуся с советской цензурой один на один много раз, всё очень напоминает советские времена. Но тут же, по закону ассоциации, я думаю: что это там за правила о нравственности на экране изобрела наша Дума? По этому поводу у меня есть наблюдения бывалого человека: за все отвечают не мальчики и девочки на экране, а руководитель канала; в той же самой мере, как за страну в целом отвечает президент. Другое дело, что руководители бывают разных типов: один не смотрит на подведомственный экран, а другой не занимается страной».

Начальнику уголовного розыска

83 отделения милиции г. Москвы

Семенову А. И.;

РУОП г. Москвы.

Информирую Вас о следующем происшествии, случившемся в Литературном институте 16 марта с. г. между 15 ч. и 15 ч. 30 м. Я рассказываю об этом с известной определенностью потому, что часть событий я наблюдал лично.

В момент происшествия я находился в небольшом кабинете главного бухгалтера института, и у нас шел обычный рутинный производственный разговор. В это время дверь распахнулась и вошло трое граждан, требуя проректора по социальным вопросам Д. Н. Лаптева. Я спросил: «По какому поводу вы хотите видеть Лаптева?». Один из них ответил: «По вопросу приема в институт на платной основе».

Вся эта ситуация показалась мне неестественной и в известной мере меня испугала. «Что вам нужно? Я ректор института и одинаково отвечаю в том числе и за прием в институт.» — «Вы Лаптев?» — «Нет, я не Лаптев», — ответил я.

Я сознавал, что рядом, в бухгалтерии, находится наш шофер, рядом — хозяйственная часть, что в институте в это время находится начальник охраны. — «Нам нужен Лаптев».

Главный бухгалтер набирает телефон кабинета Д. Н. Лаптева, который находится на этом же этаже, и дверь кабинета которого, так же, как и дверь кабинета гл. бухгалтера, снабжена табличкой с его фамилией, — и тут же приходит Лаптев. Пока он шел, были какие-то незначащие вопросы, содержание которых я привести не могу.

— Дима, эти господа хотят говорить с тобой, — сказал я вошедшему Лаптеву.

— Мы хотим поговорить с ним один на один.

Д. Н. Лаптев сел в кресло бухгалтера, а мы с О. В. Горшковой вышли. Сразу же я крикнул в открытую дверь бухгалтерии: «Найдите Лыгарева» (начальника охраны).

На мой взгляд, беседа трех незнакомцев с проректором проходила менее минуты. Незнакомцы вышли, прошли мимо меня, мимо шофера, встретились на улице с начальником охраны Лыгаревым. Лаптев сказал нам следующее: «Они сказали, что знают, что у нас есть нарушения по платным студентам. Мы будем за вами тщательно наблюдать. Надо делиться, и в пятницу в 2 часа дня мы приедем за двумя тысячами долларов».

Через час, по телефонному звонку начальника охраны Лыгарева, приехал оперуполномоченный Уголовного розыска 5-го отдела милиции Жестков С. С., который находится в дружеских отношениях с Лыгаревым С. И. С ним обсудили эту ситуацию. К этому времени мне уже необходимо было уезжать в аэропорт, ибо я улетал в запланированную намного раньше командировку.

Мы договорились с С. И. Лыгаревым, что он будет держать ситуацию под контролем и внимательно проследит всю ситуацию в пятницу, имея наготове помощь Жесткова.

Сегодня, после возвращения из Сеула, я узнаю следующие подробности. В пятницу гости не пришли. Но они позвонили накануне Д. Н. Лаптеву и сказали, что завтра, в пятницу, не придут, но чтобы Лаптев всегда был готов.

Следующий звонок от них последовал вчера, в воскресенье, 21 марта, в 20 ч. 30 мин., в номер институтской гостиницы, где Лаптев постоянно прожи-вает.

— Это ваши старые знакомые. Мы хотим сказать, чтобы вы держали деньги при себе. Мы вам сообщим, когда и где вы нам их передадите.

В этом звонке, который я описываю со слов Лыгарева, парадоксальным был один момент, который мог обнаружить только человек, знакомый с институтским положением дел. Звонок последовал на коммутатор гостиницы, через линию, только что введенную в строй, номер которой еще мало кому известен.

Прошу принять меры и обеспечить расследование данного инцидента.

Ректор Литературного института, профессор С.Н.Есин.

P. S. Одновременно с этим заявлением посылаю заявление в РУОП г. Москвы.

Вечером, вместе с только что приехавшей из Марбурга Барбарой Кархофф, был в ЦДРИ на вечере Васи Мичкова. Он совершенно гениально читал «Евгения Онегина». Все главы, кажется, чуть ли не за четыре с половиной часа. Сколько возникло ускользавших ранее от меня подробностей! Как искусно Пушкин все время отдаляет и отдаляет действие, как удивительно пишет Онегина из косвенных деталей, как всплывает время из лирических отступлений. Все чтение, как я уже написал, длится около четырех часов; я, к сожалению, из-за усталости смог просидеть только первое отделение — две главы. Так тянет своей сиюминутностью телевизор — но какие впечатления от иной жизни, от свежего голоса, от вникания в речь, от запаха, наконец, старых кресел.