Иван Миронов - Замурованные: Хроники Кремлёвского централа
— Нет. А должен?
— Это Грабовой, — еще тише сказал Витя, явно переоценивая слуховые способности чьи-либо, включая мои.
Разглядеть повнимательней сей источник суеверного страха я тогда не успел.
— Григорий, — робко представился вошедший, натужно улыбнувшись.
Грабовой разительно отличался от своего телевизионного образа. Он казался невысоким, из-за сгорбленной спины, скрюченных плеч и вжатой в них головы, словно постоянно ожидавшей подзатыльника. Его нельзя было упрекнуть в полноте, но обрюзгший выпяченный живот делал Грабового похожим на беременную цыганку. Этот образ нагнетала зачуханность волшебника: сальные взъерошенные волосы, протухший душок, исходящий от неравномерно потемневших одежд, маникюр, как у коршуна, доведенный до совершенства зубами. Григорий был облачен в толстые черные спортивные штаны, покрытые густым ворсом катышков, когда-то белую толстовку с капюшоном “Nike” и большеразмерные кеды “Puma”. Его походка напоминала движения Чарли Чаплина. Только заторможенней и нелепей. Беспорядочная копна волос слегка побита проседью. Лицо и шея вытянутые в одном направлении — перпендикулярно полу, безвольно болтались, словно выброшенный белый флаг капитуляции. Пораженческие настроения выдавали мимические морщины, нервной судорогой разъедавшие высушенное лицо. Карие глаза казались молодыми, яркими, но неглубокими и лживыми. Тонкие бескровные губы похожи на утиный клюв, а нижняя губень, подтягивая подбородок, подпирает верхнюю. Взгляд поверхностный, но неускользающий, в разговоре невесомый, однако прямой. Да и прямота эта не стержневая, а напускная, словно наспех отрепетированная на коммуникативных курсах.
Свой матрас Григорий раскатал над Андрюхой Латушкиным. Постельное белье, разрисованное под джинсовую ткань, смердело теми же духами, что и одежда Грабового. От столь неприятной неожиданности Латушкин перекосился в лице и вопрошающе посмотрел на меня. Однако натолкнувшись на издевательскую улыбку, Андрей махнул рукой и полез в баул за дезодорантом.
Сидел Грабовой больше двух лет, начиная с апреля 2006 года. Немного продержав на Бутырке, его перевели в Лефортово, откуда месяц назад, уже после приговора суда, доставили на «шестерку».
Заварив традиционный чай, расселись за столом. Грабовой зачем-то сразу достал газетные вырезки и распечатки из Интернета, где говорилось, что он признан Трепашкиным, Алексеевой и иже с ними политзаключенным.
— Даже Лимонов и Каспаров поддержали меня и назвали политзэком, — резюмировал Григорий.
— Нашел, чем гордиться, — ухмыльнулся я.
— Григорий, а вам сколько дали? — с уважительным сарказмом вопросил Латушкин.
— Одиннадцать лет судья дала, — сокрушенно поморщился Грабовой.
— Как так? У тебя же 159-я по четвертой, она вообще до девяти, — не поверил я.
— Ну так, правильно. А дали одиннадцать. Просто беспредел какой-то, — взмахнул руками Григорий.
— И как же теперь быть?
— Я рассчитываю выйти в Мосгорсуде по отмене приговора.
— Ты сейчас серьезно? — Я взглянул на собеседника, пока еще слабо понимая, с кем разговариваю.
— Абсолютно! Я закончил факультет прикладной математики. Я чистый прикладник. Есть теории, самые различные математические, есть прецедент… Значит, Мосгор выпускает людей!
— Шутишь?
— Существует прецедент. Вышли трое, значит, может выйти и четвертый.
— И как фамилии тех, кто вышел по кассации?
— Ну, я не помню. Простые люди.
— Есть специально обученный референт в Администрации Президента, — решил расставить все точки Братчиков. — Только он может позвонить Егоровой и распорядиться, чтобы тебя отпустили по кассации.
— Так я на это и рассчитываю, — растекся улыбкой Грабовой. — А кто такая эта Егорова?
— Председатель Мосгорсуда, — вглядываясь в Грабового, медленно произнес Братчиков. — Ладно, пора на покой. Завтра в суд.
— Я, пожалуй, тоже, — зевнул Латушкин.
— Во сколько тебя забирают? — поинтересовался Григорий.
— В восемь утра.
— Так рано? — удивился Григорий.
— Мы привычные. Хорошо хоть только два раза в неделю.
Ровно в десять погасили свет. Латушкин и Братчиков разбрелись по шконкам. В мои ближайшие планы сон не входил. Меня занимал Грабовой. Вопросов к Григорию было много. Самыми животрепещущими я выделил следующие. Настоящая причина, по которой Грабового сняли с пробега. Технологии управления массовой сектой на примере партии «Другг». Выявление и развитие паранормальных способностей человека. Техника гипноза и зомбирования. Методы бесконтактной диагностики приборов и людей. Дальше шли уже мелочи: вроде «лечу от всех болезней», «снимаю порчу, венец безбрачия», практическое применение культа Вуду, заговоры на успех и деньги…
Дождавшись с соседних нар мерного храпа сокамерников, я пригласил Грабового за стол на ночной полдник. Мое предложение, подкрепленное «сникерсом», он принял без колебаний. Преодолев соблазн стенографировать предстоящую беседу, я отложил канцелярию в сторону и разлил по кружкам жасминовую заварку.
— Крепко тебя, Григорий, по телевизору приложили, — ляпнул я для затравки. — Значит, детей Беслана воскрешал?
— Это все ложь, — спокойно отрезал Грабовой. — На суде все подтвердили, что такого не было. Ни одна мать не дала против меня показаний.
— Так, говорят, ты деньги за воскрешения собирал. Ущерб большой тебе вменяется?
— Нет. Всего двести семьдесят тысяч рублей, то, что собиралось за семинары другими людьми, которые по делу проходят как неустановленные лица. Я-то занимался чистой наукой. Диагностикой оборудования. Я давал технические заключения по безопасности АЭС.
— Как это?
— У нас было запатентованное оборудование, которым мы делали замеры. Снимали данные, и я рассчитывал по специальным формулам. Кстати, когда меня арестовали, оборудование тоже исчезло, а там компьютеры специальные, металл дорогой.
— Так вы официально работали?
— Конечно. Официально с МЧС сотрудничали. Доступ же нужен к АЭС.
— Так у вас, получается, доступ ко всем серьезным объектам?
— По-другому нельзя прогнозировать ситуацию. Я, уже когда в Лефортово сидел, просил, чтобы мне отдали компьютер для уточнения данных по Балаковской АЭС в Саратовской области. Там мы обнаружили трещину в реакторе, которая неизбежно спровоцирует взрыв, но по силе и последствиям он будет гораздо тяжелее Чернобыля.
— И когда рванет?
— В течение трех лет, не позднее.
— И каковы примерные последствия?
— Заражение в радиусе полутора тысяч километров и от одного до двух миллионов летальных потерь. Но самое страшное, что взрыв на АЭС развяжет ядерную войну.
