Джованни Казанова - История Жака Казановы де Сейнгальт. Том 9

Час спустя мне объявили о двух девицах. Я спускаюсь, чтобы посмотреть самому, кто это, и чтобы сказать им, чтобы уходили, поскольку я занят, и был удивлен, видя Сару и ее сестру. Едва поднявшись и усевшись, она сказала мне с очень достойным видом, что главный владелец дома, где они обитают, не хочет допустить вывоз мебели, пока не будет удовлетворено его требование о сорока гинеях, которые ему должен отец, несмотря на то, что торговец с Сити заверил его, что оплатит все в течение недели.

— Вот, — говорит она, — платежная расписка перевозчику в такое-то место. Не могли бы вы сделать отцу это небольшое одолжение?

Я беру расписку, написанную по-английски, и даю ей банковский билет на пятьдесят фунтов, сказав, что она сможет принести мне остающиеся десять вечером. Она благодарит меня без всякой чрезмерности, уходит, и я провожаю ее до порога, очарованный и восхищенный доверием, которое она должна испытывать ко мне, чтобы попросить об этой маленькой услуге. Эта нужда М. Ф. в сорока монетах не заставила меня подумать, что он находится в большом затруднении, и я был очень рад оказаться ему в чем-то полезен и, и убедить его, чтобы он обращался ко мне в любом случае.

Я обедал слабо, чтобы лучше ужинать со швейцарским ангелом, новым объектом моего обожания. После обеда я занялся написанием писем, чтобы убить время, и ближе к вечеру слуга М. Ф. прибыл ко мне с тремя большими чемоданами, мешками с постельным бельем и с обувью. Он ушел, сказав, что его хозяин вскоре появится со всем семейством; но вот уже шесть часов, затем семь, восемь, девять — и я удивлен, не видя никого. Ничего не понимая, я решаюсь пойти сам увидеть, отчего происходит эта задержка.

Я прихожу, и спектакль, который я наблюдаю, меня поражает. М. Ф., его супруга и его дочери, которые при виде меня разражаются слезами. Я вижу двух мужчин скверного вида. Я догадываюсь, что это может быть, и, приняв веселый вид, говорю М. Ф.:

— Держу пари, что некий скупой кредитор велел вас арестовать за какой-то долг, который вы не можете сразу оплатить.

— Это правда; но я уверен, что оплачу его в пять или шесть дней, и поэтому я откладываю мой отъезд до завтра, до восьми часов.

— Вас, значит, арестовали после того, как вы отправили ко мне свои чемоданы?

— Четверть часа спустя.

— И что вы делали эти четыре часа?

— Я отправил искать поручителей.

— И почему вы не отправили ко мне?

— Я благодарю вас, но вы иностранец, Поручительство берут только у Auskepers [44].

— Вы должны были бы все равно отправить меня известить, потому что я велел приготовить для вас отличный ужин, и я умираю от голода.

Усиливала печаль этого спектакля и придавала моему оживленному настроению несколько слишком ребяческий характер комната, где стояло только три стула и одна свеча, чей длинный фитиль давал сумрачный свет. Я думал, что долг этого человека, возможно, выходит за пределы моих сил, и поэтому остерегался спрашивать, о какой сумме идет речь.

Поскольку Сара была единственная, кто мог говорить по-английски, я спросил у нее, поинтересовалась ли она у человека, принесшего билль , сколько ему нужно, чтобы оставить их на свободе. Она ответила мне, что требуется только залог в сто пятьдесят монет, либо та же сумма наличными, в обеспечение обменного векселя ее отца. Она велела человеку повторить то же самое, и он показал письмо.

— Но когда ваш отец заплатит, — спросил я Сару, — мы пойдем ужинать?

Этот вопрос вызвал у нее улыбку, я дал требуемую сумму человеку, который передал мне письмо, и я положил его в свой портфель, сказав М. Ф., что это мне он заплатит, перед тем, как покинуть Англию.

После этой сцены я обнял М. Ф., который заплакал от радости, затем мадам, затем их дочерей, и повел их пешком, всех четверых, к себе, веселых, исключая мадам, которая не могла победить свою печаль.

Хорошо поужинав и вкусив удовольствия видеть М. Ф. пьяным, я залюбовался очаровательной Сарой, которая, попросив у меня сотню извинений за то, что забыла это сделать, передала мне банковский билет в десять фунтов — остаток от тех пятидесяти, что я передал ей утром.

Мое удовольствие стало полным, когда я увидел, что они очарованы апартаментами, что я им велел приготовить. Пожелав им доброй ночи, я сказал, что беру на себя кормить их вплоть до их отъезда, и что если моя компания им нравится, я провожу их до самой Швейцарии. Утром, при пробуждении, я взглянул на мое состояние, физическое и моральное, и счел себя счастливым; всматриваясь в свои ощущения, я нахожу их настолько соответствующими моменту, что мне нравится, что я ими не управляю. Героическая чувствительность, часто свойственная моей душе, делает меня снисходительным к чувственности, которой слишком часто я бывал жертвой в моей прежней жизни. Я любил Сару и находил столь бесспорным, что владею ее сердцем, что отбрасывал прочь от себя желания. Желания приходят от потребностей, они неудобны, они неотделимы от сомнения, они тревожат ум. Сара была моя, и она отдалась мне, когда даже видимость выгоды не могла бросить тень на источник ее страсти.

Я поднимаюсь к ее отцу и вижу его занятым тем, что он распаковывает чемоданы, и, видя его супругу грустной, спрашиваю не чувствует ли она себя плохо. Она отвечает, что здоровье ее в порядке, но, опасаясь моря, она не может радоваться, будучи накануне путешествия. М. Ф. просит прощения, что не может завтракать с нами, и уходит заканчивать свои дела. Девицы спускаются, и мы завтракаем. Я спрашиваю у мадам, зачем она распаковала все свои чемоданы. Она отвечает с улыбкой, что им достаточно одного, чтобы уместить весь семейный багаж, и что она продаст все лишнее. Видя прекрасные одежды, много тонкого белья и другие ценные вещи, я говорю ей, что это чистый убыток; она спокойно мне отвечает, что все это прекрасно, но чувство удовлетворения при оплате всех долгов еще прекрасней. Я говорю ей живо, что она не должна ничего продавать, что поскольку я решил ехать с ними в Швейцарию, я сам оплачу все долги, и что она расплатится со мной, когда ей будет удобно. Она удивлена, и она мне говорит, что не поверила, что я говорю серьезно.

— Весьма серьезно, и вот объект моих желаний.

Говоря так, я беру руку Сары и прикладываю ее к своим губам. Она краснеет и, глядя на свою мать, мне не отвечает.

М-м М. Ф. заводит после этого со мной длинную беседу, в которой я вижу ее достоинство и мудрость. Она описывает мне в деталях состояние своей семьи и слишком малые средства, что имеет ее муж в своем распоряжении. Она извиняет его за долги, что он наделал в Лондоне, чтобы там жить не в нищете, но скромно осуждает его за то, что он захотел везти с собой всю семью. Он мог бы здесь жить один, удовольствовавшись одним слугой; но в семье жить на две тысячи экю в год, что дает ему правительство Берна, совершенно недостаточно. Она говорит мне, что его старый отец сможет сделать так, чтобы правительство само оплатило его долги, но чтобы освободиться от этой обузы, оно решило больше не посылать в Лондон своего поверенного в делах. Некоему банкиру, сказала она, будет поручено соблюдать интересы капиталов, которыми Республика располагает в Англии. Она сказала мне, что Сара должна быть счастлива, что смогла мне понравиться, но она не уверена, что ее муж согласится на этот брак.