Юрий Гавриков - Че Гевара. Последний романтик революции

По предложению Че Гевары, правительство Кубы подняло цену на лярд и путем ряда мер снизило цены на растительные масла. При этом Че часто повторял, сказал Нуньес, что мы должны думать не только об экономической выгоде, но и о здоровье народа.

Добавим к этому, что уже в 1960 году средний рост потребления продовольствия на Кубе составил 40%, а рост потребления мяса — 50%. Трудящиеся стали потреблять больше молочных, рыбных и других продуктов, почти недоступных им в прежние времена[383].

В другой раз снова разговор у нас с Нуньесом Хименесом зашел о «героическом партизане». Зная о том, что Антонио многократно бывал в Советском Союзе (кстати сказать, он возглавил первую официальную делегацию Кубы в СССР), имел там много друзей и вообще был высокого мнения о советских людях, я затронул тему «Че и СССР». При этом рискнул несколько в лоб поинтересоваться, не идеализировал ли он и нас, советских людей. Не скрою, исходя из нашей старой дружбы с Нуньесом, я рассчитывал на искренний, а не дипломатический ответ. И я его услышал:

— Пойми, Че просто не мог, насколько я его знал, не идеализировать своих единомышленников. Во-вторых, ему, быть может, больше, чем другим людям, было присуще чувство благодарности, будь то целая страна или отдельный человек. Мне думается, степень благодарности к СССР у него тоже видоизменялась. Если в первые месяцы после нашей победы в связи с вашей поддержкой Кубы она означала элементарное «спасибо», то спустя два-три года она превратилась в «большое спасибо, братья!».

— Я, — продолжал посол, — разговаривал с Че сразу после его возвращения из первой поездки в СССР. Казалось, его переполняло восхищение от увиденного там. Но больше всего его очаровали простые люди, искренне встречавшие его, старавшиеся сказать доброе слово в адрес Кубы. «И все это с такой естественностью, радостью и чувством товарищества!» — восторгался он. Мне кажется, он почувствовал в ваших людях что-то сродни его характеру, сродни ему самому.

Как будто почувствовав, что я жду от него продолжения этой темы, Нуньес добавил: — Ты знаешь, что отношения наших стран имели не только подъемы, но и некоторые спады, как, скажем, после Карибского кризиса. Че, поверь мне, больше других переживал эти охлаждения, особенно когда сталкивался с проявлениями неискренности со стороны некоторых советских руководителей (Прим. авт.: Мне при этих словах вспомнился случай недружественного высказывания о кубинцах руководителя одной советской республики в гаванском отеле, зафиксированный местными спецслужбами.)

— Но, — добавил посол, — Че никогда не отождествлял простых советских людей с подобными руководителями.

Не менее интересными были для меня воспоминания о Че Геваре другого его кубинского соратника и тоже команданте Хуана Альмейды. Мы не раз упоминаем его имя на страницах этой книги.

Совсем юным пареньком поступил он на стройку рабочим. После установления в стране диктатуры Батисты включился в революционное движение, участвовал в нападении на казармы Монкада. Был арестован. Выйдя из тюрьмы по амнистии в 1955 году, эмигрировал в Мексику. Затем участвовал в экспедиции на «Гранме». Был одним из командиров Повстанческой армии. После победы революции назначался командующим войсками в Центральной зоне, заместителем министра Революционных вооруженных сил. С конца 1976 года — заместитель председателя Государственного совета Кубы.

Мы познакомились с Альмейдой при весьма необычных обстоятельствах, если учесть, что он был не культурным работником, а военным. Дело в том, что Хуан наделен исключительными музыкальными способностями. Музыке он никогда профессионально не учился, но является талантливым композитором, на Кубе издано много пластинок с его сочинениями. Мы познакомились с ним на одной музыкальной вечеринке, я его приглашал потом на встречи с приезжавшими на Остров нашими музыкантами, и мы стали приятелями. Поэтому когда в 1972 году я приехал в месячную командировку на Кубу, мы пару раз встречались и беседовали, в том числе о его друге Че Геваре.

Альмейда вспоминал о нем с большой теплотой.

— Главное, — сказал он, — что сделали Фидель и Че, — они доказали всему миру и нам, кубинцам, что слова «Интернационала» «кто был никем, тот станет всем!» — это не выдумка, а реальность... Че настолько был окрылен победой нашей революции, что, вопреки всему, мечтал повторить ее в других странах.

На мой вопрос, можно ли Гевару считать мечтателем, команданте ответил утвердительно, добавив, что Эрнесто был «мечтателем-практиком»: все, о чем он мечтал, пытался с поразительным упорством осуществить. И в этом ему сопутствовали всегда колоссальное терпение и выносливость. Он вспоминал, как в Сьерра-Маэстре его друг, часто совсем обессиленный астмой, нес тяжеленный рюкзак, оружие и сумку с медикаментами. Однажды рядом с ним пуля ранила молодого новобранца, и тот почти плакал от боли. Гевара, которого в тот момент мучил астматический приступ, усилием воли прекратил кашель и, шуткой подбадривая парнишку, стал его перевязывать. Кстати, добавил мой собеседник, мне всегда казалось, что медицина у него и врачевание были от Бога. В любых условиях, не имея всего необходимого, он буквально с одним острым ножом в руках извлекал осколки, пули, лечил изобретенными им самим травяными лекарствами.

— Нас, выросших в обществе индивидуализма, где каждый думал только о себе, — продолжал Альмейда, — особо поражало в нем абсолютное отсутствие эгоизма, полное забвение о себе (Хуан стал вспоминать многие примеры того. Мы не будем их повторять здесь: ими изобилует и наша книга). И, конечно, Че абсолютно не допускал (мог даже дать бурный нагоняй!) проявления особого отношения к себе. Как-то раз плохо еще знавший его молодой боец, видя, как тот страдает от приступа астмы, предложил понести винтовку Гевары со словами: «Отдохни маленько, доктор». Че резко отверг предложение, сказав: «Я сюда не отдыхать приехал, парень, мать твоя пусть отдыхает!»

Конечно, говоря о Геваре с Альмейдой, имеющим абсолютный слух, мы не могли не пошутить по поводу столь абсолютного отсутствия оного у Че. По словам Хуана, он всегда с доброй завистью говорил о музыкантах и сам очень любил музыку, особенно латиноамериканскую. Однажды Альмейда слышал, как в соседней палатке Гевара довольно «чисто» насвистывал мелодию аргентинского танго. Когда Хуан сказал другу об этом и похвалил его, Че, вздохнув, признался, что это единственная мелодия, которую он может «изобразить не особо фальшивя».

Во время упомянутой командировки мне довелось встретиться и с моим старым приятелем, кубинским поэтом Роберто Ретамаром, который считает Че Гевару «коллегой по цеху поэзии». Он рассказал, как Дом Америк, культурно-просветительная организация, издающая произведения авторов из Латинской Америки, в которой он работает, буквально «по крохам» собирает творческое наследие Че. Кое-что прислала в Гавану первая жена Эрнесто — Ильда Гадеа.