Павел Фокин - Тургенев без глянца

Мария Гавриловна Савина:

Петр Исаевич Вейнберг, неутомимый устроитель вечеров в пользу Литературного фонда (председателем которого был тогда В. П. Раевский), конечно, воспользовался приездом Ивана Сергеевича (в марте 1879 г. – Сост.) и составил особо интересную программу, с участием Тургенева и Достоевского. Я тоже приглашена была читать. Не зная, что выбрать для чтения, я очень волновалась. Вывел меня из затруднения все тот же милый Топоров, предложив прочесть сцену из «Провинциалки». Я пришла в восторг от этой счастливой мысли и от души поблагодарила его. Когда я объявила распорядителям Раевскому, Вейнбергу и Гайдебурову мой выбор, – все одобрили, и вдруг кто-то из них спросил:

– Вы будете читать с автором?

В самом деле, с кем же я буду читать сцену в два лица? <…> Иван Сергеевич сначала отнекивался, боясь «осрамиться рядом с профессиональной чтицей», чему я от всей души смеялась, но потом согласился, «если на репетиции это не будет очень плохо». И вот на афише появилось: «Сцена из „Провинциалки“, сочинение И. С. Тургенева, прочтут М. Г. Савина и автор».

Появление Ивана Сергеевича в первом отделении было встречено овацией – и он долго не мог начать читать. Он прочел «Бирюка». Читал Тургенев вообще плохо, а тут еще взволновался. Наш «номер» был во втором отделении. <…> Когда мы вышли, я, конечно, не кланялась на аплодисменты, а сама аплодировала автору. Долго раскланивался Иван Сергеевич, наконец все затихло – и мы начали:

– Надолго вы приехали в наши края, ваше сиятельство? (Этой фразой начинается сцена.)

Не успела я это произнести, как аплодисменты грянули вновь, Иван Сергеевич улыбнулся. Овации казались нескончаемыми – и я, в качестве «профессиональной», посоветовала ему встать, так как он совершенно растерянно смотрел на меня. Наконец публика утихла, и он отвечал. Тишина была в зале изумительная. Все распорядители, то есть литераторы и даже Достоевский, участвовавший в этом вечере, пошли слушать в оркестр. Я совершенно оправилась от волнения, постепенно вошла в роль и, казалось, прочла хорошо. Нечего и говорить об овациях после окончания чтения. Ивана Сергеевича забросали лаврами. Вызывали без конца, но я, выйдя два раза на вызовы – и то по настоятельному требованию Ивана Сергеевича, – спряталась в кулисе за распорядителями и оттуда аплодировала вместе с ними.

В артистической комнате Достоевский мне сказал:

– У вас каждое слово отточено, как из слоновой кости, а старичок-то пришепетывает.

Я очень огорчилась такой похвалой, вызванной, как мне казалось, антипатией к Ивану Сергеевичу. Или уж атмосфера зала так настраивала… Но публика! Меня всегда поражало стремление публики к партиям. Мыслимы ли партии, когда сходятся такие колоссы, как Достоевский и Тургенев…

Анна Павловна Философова (урожд. Дягилева; 1837–1912), общественная деятельница, публицистка:

Никогда в жизни я не забуду одного вечера в зале Кононова. Оба они должны были участвовать. Тургенев почти накануне приехал в Петербург из Парижа, был у меня и обещал принять участие в этом вечере. Зала была битком набита. Публика ждала Тургенева. Все поминутно оглядывались на входную дверь… Вдруг входит в зал Тургенев!.. Замечательно, точно что нас всех толкнуло… все, как один человек, встали и поклонились королю ума! Мне напомнило эпизод с Victor Hugo, когда он возвращался из ссылки в Париж и весь город был на улице для его встречи. Накануне этого вечера я виделась с Достоевским и умоляла его прочитать исповедь Мармеладова из «Преступления и наказания». Он сделал хитрые, хитрые глаза и сказал мне:

– А я вам прочту лучше этого.

– Что? что? – приставала я.

– Не скажу.

С невыразимым нетерпением я ждала появления Федора Михайловича. Тогда еще не были напечатаны и никто еще не имел понятия о «Братьях Карамазовых», и Достоевский читал по рукописи… Читал он то место, где Екатерина Ивановна является за деньгами к Мите Карамазову, к зверю, который хочет над нею покуражиться и ее обесчестить за ее гордыню. Затем постепенно зверь укрощается, и человек торжествует: «Екатерина Ивановна, вы свободны!»

Боже, как у меня билось сердце… я думаю, и все замерли… есть ли возможность передать то впечатление, которое оставило чтение Федора Михайловича. Мы все рыдали, все были преисполнены каким-то нравственным восторгом. Всю ночь я не могла заснуть, и когда на другой день пришел Федор Михайлович, так и бросилась к нему на шею и горько заплакала.

– Хорошо было? – спрашивает он растроганным голосом. – И мне было хорошо, – добавил он.

Для меня в этот вечер Тургенев как-то стушевался, я его почти не слушала. Потом мы часто виделись и часто бранились.

Мария Гавриловна Савина:

Этот вечер ознаменовался, между прочим, маленьким инцидентом, рисующим наши нравы. Когда вышел Достоевский на эстраду, овация приняла бурный характер: кто-то кому-то хотел что-то доказать. Одна известная дама Ф<илософова> подвела к эстраде свою молоденькую красавицу дочь, которая подала Федору Михайловичу огромный букет из роз, чем поставила его в чрезвычайно неловкое положение. Фигура Достоевского с букетом была комична – и он не мог не почувствовать этого, как и того, что букетом хотели сравнять овации. Вышло бестактно по отношению «гостя», для чествования которого все собрались, и Достоевского, которому вовсе не нужно было присутствие «соперника» для возбуждения восторга публики. Незадолго до приезда Ивана Сергеевича я участвовала в благотворительном концерте и была свидетельницей поклонения публики таланту Достоевского… Удивительно он читал! И откуда в этой хрупкой, тщедушной фигуре была такая мощь и сила звука? «Глаголом жги сердца людей!» – как сейчас слышу… В публике, благодаря этому букету, произошло некоторое смятение, но в результате… усиленные овации по адресу обоих литераторов…

Репортер газеты «Новое время»:

Состоявшиеся вчера, в пятницу, 16 марта, литературные чтения в пользу Литературного Фонда, с участием И. С. Тургенева и Ф. М. Достоевского, были почти непрерывным рядом оваций в честь этих писателей. Вечер начался чтением отрывка из повести А. А. Потехина «На миру», заключающий полный драматизма эпизод розыска мнимого поджигателя Кирила «миром», принуждающим жену преступника выдать своего мужа. Мастерское чтение автора было встречено громкими продолжительными рукоплесканиями. Такими же аплодисментами был награжден и г. Плещеев, прочитавший два своих стихотворения. Едва затем, согласно порядку чтения, появился на эстраде И. С. Тургенев, как вся присутствовавшая в зале публика встала с мест и громкими криками и рукоплесканиями приветствовала его. Прошло по крайней мере минуты две, пока водворилась тишина, дозволившая начать чтение. Извинившись за слабость голоса, вследствие небольшой простуды, И. С. Тургенев прочел известный рассказ «Бирюк» из «Записок Охотника». Самое драматическое и лучшее место этого рассказа, как известно, представляет заключительная сцена «мольбы пойманного Бирюком порубщика отпустить его на свободу, так как он решился на воровство «с голодухи». Его крик «Пусти! Богом прошу!» и вообще вся эта сцена были переданы автором с такою правдою, что произвели чрезвычайно сильное впечатление. Раздавшиеся по окончании чтения оглушительные рукоплескания, крики и вызовы служили лучшим выражением ощущений, испытанных слушателями. Пока они продолжались, из задних рядов кресел двинулась к эстраде толпа молодежи, преимущественно женской, с высоко поднятым огромным лавровым венком. Снова раздались рукоплескания и вызовы и вышедшему Тургеневу венок был вручен. – После небольшого перерыва на эстраду вышел Ф. М. Достоевский, также встреченный долго не смолкавшими рукоплесканиями. Самый сюжет избранного автором отрывка из его последнего романа «Братья Карамазовы» – исповедь одного из братьев другому и мастерское, почти художественное чтение автора доставили слушателям высокое наслаждение. Во многих местах чтение прерывалось едва сдерживаемыми рукоплесканиями и восторженными криками и только опасение за целостность впечатления останавливали их. Некоторые места, как например рассуждения Карамазова о «ничтожестве», сцена с Катериной Ивановной, будущей невестой Карамазова, пришедшей к нему просить денег для избавления от бесчестия своего отца, и вообще в целом изображение борьбы в душе Карамазова начал добрых со злыми – «карамазовскими» – были полны художественной правды. Нечего и говорить, что автор был награжден по окончании чтения многочисленными рукоплесканиями; кроме того, из среды публики ему поднесен был букет живых цветов. За прочтенным затем Я. П. Полонским стихотворением «Казимир Великий» вечер окончился чтением сцены из «Провинциалки», исполненным автором, И. С. Тургеневым, и М. Г. Савиной удовлетворительно, не более. Нечего прибавлять, что довольно обширная зала Благородного Собрания была совершенно полна и вероятно наполнилась бы будь она вдвое обширнее.