Арман Жан, де Ришелье - Мемуары

Хранитель печатей, с неохотой вынесший это дело на всеобщее обсуждение и находившийся в состоянии раздумья, прямо-таки взорвался и заявил Барбену, что тот ошибается, если думает сделать его посредником в своих жестоких планах. Тот возразил ему, что всего лишь высказывает свое мнение, ради коего все и собрались тут, и что теперь нужно выслушать мнение остальных. На что хранитель печатей отвечал, что не собирается делать этого до тех пор, пока не соберутся сведущие люди. Барбен поднялся и ответил ему: «Я единственный человек, кто, возможно, не сведущий, остальные же собравшиеся здесь господа весьма и весьма сведущи и были ими тогда, когда вас и на свете-то не было»; и, сказав сие, он отправился в Лувр, где поведал о случившемся Их Величествам.

Между тем наступило время Совета, и хранитель печатей явился в Лувр. Королева попросила его зачитать протокол об освобождении перед всеми принцами и сеньорами — в том случае, если таковой при нем. Хранитель печатей на мгновение замялся, и Барбен настоял, чтобы протокол был зачитан, дабы все узнали об оскорбительном поступке герцога Неверского. И не было никого, кто не осудил бы герцога и не признал бы, что Их Величества никак не могут испытывать к нему приязни. Королева обратилась к хранителю печатей, желая узнать, что тот думает по этому поводу; он молча отступил на шаг назад; Королева, удивившись, переспросила еще два раза, и оба раза, как и в самый первый, хранитель печатей промолчал. Король посчитал это чрезвычайной неучтивостью — он и до того был недоволен неуступчивостью и неопытностью хранителя печатей; кроме того, на него жаловалась и наиболее здравомыслящая часть духовенства — он имел у нее репутацию человека слабого в вере. Его Величество попросил Королеву уволить его. Вечером того же дня у него были отобраны и переданы г-ну Манго печати. Мне же была оказана честь стать государственным секретарем, коим до сего момента был г-н Манго. Несколькими днями ранее мне поручили отправиться в Испанию с тайным посольством, дабы завершить некоторые из наших тамошних дел. В списке членов посольства после меня был записан граф де Ла Рошфуко. Я попросил разрешения довести свою миссию до конца, поскольку она была лишь временной, а поручение довольно обычным. Однако мне не было это позволено, и я не мог не подчиниться воле своего государя; признаюсь, что немногие молодые люди отказались бы от выполнения столь блестящего поручения, которое являет собой путь к славе и большим должностям одновременно. Я узнал о просьбе Королевы, переданной через маршала д’Анкра, к тому же Барбен был моим другом и очень уговаривал меня согласиться, что я и сделал.

Поскольку я получил должность, маршал стал оказывать на меня давление, чтобы я отказался от своего епископства, которое он желал отдать дю Веру. Однако, приняв во внимание непостоянство придворной жизни и переменчивость натуры этого вельможи, а также превратности, которыми была чревата его судьба, я не дал своего согласия, чем вызвал его недовольство совершенно безосновательно. Я пытался объяснить ему, что не стремлюсь ничего выгадать, взявшись за предложенную мне обязанность, и могу потерять все.

Кроме того, отказ от епископства мог выглядеть так, словно я купил должность, а это не составило бы чести ни ему, ни мне. Но ни один из этих доводов не показался ему весомым, и г-н Барбен, чей склад ума был более практическим, нежели мой, сказал мне, что, как бы я ни поступил, маршал все одно не будет доволен, поскольку подлинная его цель состоит в том, чтобы лишить меня всего и сделать зависимым от его прихотей. Так мой друг укрепил меня в решении не отказываться от епископства.

Что касается г-на дю Вера, то ни один человек до него не вступал в должность с такой прекрасной репутацией, как он, и никто не оставлял ее, настолько лишившись уважения и доверия, хотя его назначение служило цели показать различия, существующие между дворцом147 и двором, между частным правосудием и управлением общественными делами. В своих высказываниях он был груб, терялся при малейших затруднениях и не обладал должной ответственностью.

Господа де Буйон и де Майенн имели на него такое сильное влияние, что он, не стесняясь, представлял их интересы. Однажды — как мы уже рассказывали — он упрекнул Королеву в присутствии сих господ в том, что она мало доверяет им, и что если она будет подозревать их и дальше, то даст им повод искать поддержки на стороне, и что, оказавшись в отчаянном положении, они будут вынуждены найти себе другого покровителя, ославив ее поступки. Удвоив с самого начала регентства жалованье этим господам и осыпав их милостями, она тем самым хотела удержать их, напоминая им о долге; они же воспользовались ее добротой ей во зло, стали устраивать заговоры, взялись за оружие в провинции, потеряли уважение к Государю, возмутили общественное спокойствие. Все благонамеренные подданные желали, чтобы они были наказаны, они же, как ни странно, лишь выиграли от мятежа, который должен был повергнуть их в прах, — Королева обратилась к Королю с просьбой вознаградить их за их ошибки. Однако доброта Королевы не исправила их, воцарившийся мир был не прочен, они вынашивали новые планы по возмущению спокойствия в государстве. Заговорили о женитьбе Короля — они стали угрожать, что помешают этому событию; Король поступил как считал нужным — они взялись за оружие. Их преступления дали повод Королю наказать их — они были в тот момент слабы, — но Королева воспротивилась. С ними было заключено соглашение, и вместо того, чтобы поступить как карающий судья, Король обошелся с ними по-отечески. Но и после всего этого, едва сблизившись с двором, они сразу стали отдаляться от него. Королева проявила большую неосторожность, доверившись им и отговорив Короля от наказания этих господ.

Еще не стихли возмущение и удивление, вызванные арестом Господина Принца, как маршал д’Анкр вернулся ко двору. Его возвращение не сулило ни малейшей надежды на то, что он будет править хоть немного лучше.

Его супруга была так напугана — об этом мы говорили выше — и пребывала в такой меланхолии, что отчасти даже повредилась рассудком: перестала выходить из своей комнаты, отказывалась видеть кого-либо, вообразив, что всякий, кто смотрит на нее, насылает на нее чары — даже Барбен, которого она умоляла не приходить больше.

По прибытии маршал спросил Барбена, грозит ли ему чем-нибудь участие в государственных делах. Барбен, уже зная о решении допустить маршала до дел и понимая: что бы он ему ни посоветовал, тот все равно не удержится в стороне, сказал, что он может заниматься делами и он не видит к тому препятствий. Однако это стало началом конца маршала, вызвав по отношению к нему ненависть общества, дав повод Люиню порочить его в глазах Королевы и Короля и готовить тем самым бурю, которая — как мы увидим — разразится год спустя. Люинь твердил Королю, что маршал сосредоточил в своих руках власть, считает Его Величество пустым местом и, укрепляясь в своих дурных замыслах, сеет раздор между ним и Королевой-матерью.