Нестор Котляревский - Николай Васильевич Гоголь. 1829–1842. Очерк из истории русской повести и драмы

Кажется, что и «Лакейская» (окончена в 1839–1940 годах) входила в состав этой комедии, хотя и не в том виде, в каком она теперь перед нами. В настоящей своей отделке это совсем самостоятельная картинка нравов – единственная в своем роде, не только в те годы, но, пожалуй, и в наши.

Барами наша комедия занималась часто, оставляя в стороне их ближайшего соседа – слугу. В старой комедии он появлялся обыкновенно в двух ролях, очень условных, а именно: как резонер, который жаловался партеру на своего барина и говорил перед зрителями вслух то, чего не смел сказать своему господину с глазу на глаз; или он появлялся на сцене затем, чтобы смешить публику своим невежеством, глупостью и тупостью. Он был одновременно на посылках и у своего господина, и у автора. Гоголь порвал сразу с этим шаблоном, и «Лакейская» – первая и вплоть до «Плодов просвещения» единственная художественно-реальная картина из жизни барской дворни. Эта дворня вся налицо, с ее тунеядством, зубоскальством и нахальством. Она очень говорлива, пока «медведь не зарычал из берлоги» и пока не схватил кого-нибудь за ухо; она лжет или молчит, когда перед ней стоит барин; она дерзка с другим барином, когда получила приказание не принимать его, она имеет, наконец, и своего резонера, который ей читает мораль на тему: «Коли слуга – так слуга, коли дворянин – так дворянин, а то бы, пожалуй, всякий зачал: нет я не дворецкий, а губернатор или там какой-нибудь от инфантерии…»

Мораль в те годы весьма ходкая и для многих очень успокоительная, которую, однако, сама жизнь опровергала, прививая праздному слуге все пороки барина и заставляя чуть ли не каждого барина думать, что он губернатор или какой-нибудь от инфантерии.

Так наглядно проскальзывала злость в смехе нашего автора. Если бы он не испугался борьбы, комедия «Владимир 3-й степени» была бы настоящей боевой комедией, не уступающей, быть может, в силе удара ни «Недорослю», ни «Горю от ума». Но этого не случилось. Гоголь заменил этот опасный сюжет другим, более скромным.

XII

Как большинство произведений Гоголя, «Ревизор» подвергался неоднократным и продолжительным переделкам, прежде чем вылился в ту художественную форму, которой сам автор остался доволен. Первые наброски комедии относятся к 1834 году. К концу этого года или к началу 1835 года комедия была уже закончена вся вчерне; через год, в самом конце 1835 года, эта первоначальная редакция была вся вновь переработана, и Гоголь решился провести ее на сцену. В 1836 году было напечатано первое издание комедии и одновременно был составлен ее сценический текст, сообразно с требованиями театральной цензуры. Этот сценический текст остался неизменным на долгие годы, а текст печатный продолжал перерабатываться. После первого представления (1836), которое причинило автору столько огорчений, Гоголь охладел на некоторое время к «Ревизору», но с 1838 года – уже за границей – вновь начал работать над его текстом. Работа длилась вплоть до 1842 года, когда, наконец, была установлена автором окончательная редакция.

Так терпеливо работал художник над своим созданием целых восемь лет. Мысль о «Ревизоре» не покидала его, когда он писал свои повести, когда читал лекции и давал уроки, когда сочинял и компилировал свои статьи по истории, эстетике и литературе, когда путешествовал затем за границей и даже тогда, когда он усиленно работал над «Мертвыми душами». Что бы он ни говорил о своей комедии в минуту раздражения на зрителей, как бы он ни унижал ее в своих собственных глазах, он продолжал любить ее. «Ревизор», при всех своих недостатках, был в его глазах все-таки первым его «серьезным» произведением, первым «смешным» словом с необычайно серьезным смыслом, какое сказал автор, достигший теперь зрелого возраста и как человек, и как художник.

Мы знаем, как способность воплощать действительность в реальных образах крепла в Гоголе с годами и как она боролась с сентиментальным и романтическим его взглядом на жизнь. В период «Вечеров» она только что начинала пробиваться наружу. Она стала более заметна, когда наш автор писал свои рассказы «Невский проспект», «Портрет» и «Записки сумасшедшего». Она отходила на задний план в его историческом миросозерцании, но все-таки проступала в тех повестях, в которых он говорил о старине; она выдвинулась открыто на первый план в «Старосветских помещиках» и в «Повести о ссоре Ивана Ивановича», и, наконец, в «Ревизоре» она восторжествовала, чтобы на некоторое время уже не идти на убыль. Эта победа далась автору, конечно, не сразу; и по отдельным редакциям «Ревизора» можно видеть, как постепенно она подготовлялась. Развитие действия и основные типы в этих редакциях не менялись, но зато почти каждая реплика испытала многократную переделку именно в видах наибольшего приближения и самой интриги, и действующих лиц к правде той жизни, которую изображал художник[185].

Вопрос о том, как Гоголю пришел на ум сценарий «Ревизора», неоднократно останавливал на себе внимание биографов и исследователей. Сам Гоголь говорил, что он получил сюжет «Ревизора», равно как и «Мертвых душ», от Пушкина. Пушкин, действительно, рассказывал своим друзьям об одном авантюристе, который в городе Устюжне выдал себя за ревизора и обобрал доверчивых чиновников. Известно также, что самого Пушкина – в бытность его в Нижнем Новгороде – приняли за секретного ревизора, который под предлогом будто бы собирания материалов для истории пугачевского бунта объезжал восточные окраины. Гоголь, конечно, знал об этом.

С другой стороны, исследователями подобрано было немало параллелей, говорящих о бесспорном сходстве «Ревизора» с некоторыми старыми комедиями нашего репертуара. Указывались аналогии даже в комедиях XVIII века, говорилось, что «Ревизор» был просто списан с комедии в стихах какого-то Жукова: «Ревизор из сибирской жизни 1796» (комедии, которую никто пока еще не видел), наконец, всего больше было разговоров о совпадении содержания «Ревизора» с фабулой уже известной нам комедии Квитки «Приезжий из столицы». Совпадение, действительно, бросается в глаза, и комедия Квитки, рукопись которой ходила по рукам в конце 20-х годов, могла быть известна Гоголю, хотя наш автор хранил о произведениях Квитки и о нем самом упорное молчание и нигде не обмолвился словом о своем знакомстве с ним. В последнее время г. Волковым было произведено очень тщательное и остроумное сличение обеих комедий и в результате получился целый ряд аналогий в характерах, словах и комических положениях, в особенности заметных в первоначальной редакции «Ревизора»[186]. Исследователь пришел к выводу, что Гоголь не только читал комедию Квитки, но и пользовался ею при сочинении «Ревизора». Едва ли, однако, можно допустить, что наш автор пользовался комедией Квитки именно при сочинении «Ревизора»; стоит только сравнить естественность в развитии действия в «Ревизоре» с совершенно водевильной неестественностью этого развития в комедии «Приезжий из столицы». Но этим не устраняется возможность предположения, что Гоголь удержал в своей памяти сценарий «Приезжего», когда задумывал «Ревизора» и впервые набрасывал его на бумагу. Но и против этого предположения можно выдвинуть другое, одинаково вероятное, а именно, что самый сюжет – приезд мнимого ревизора в город – обязывал всех, кто брался за эту тему, держаться одного плана в рассказе, т. е. говорить об ожидании ревизора, дать характеристики всех высших чиновников уездного города, перечислить их проступки против службы, изобразить их робость и ухаживание за мнимым начальником, показать, как в этом мнимом начальнике нарастает нахальство и самоуверенность, и закончить, наконец, рассказ разоблачением личности приезжего и изображением переполоха, который это разоблачение вызвало среди всех одураченных. При таком обязательном сценарии (обязательном, потому что самом естественном) совпадения в общем плане всех таких рассказов о ревизорах были неизбежны, и вопрос о зависимости одного рассказа от другого этим устраняется. Наконец, можно предположить, как недавно было сделано, что ввиду часто повторявшихся в русской жизни случаев, подобных описанному в комедии Гоголя, сложился вообще бродячий анекдот о самозванном ревизоре и одураченных им провинциальных чиновниках. Весьма возможно, что и Гоголь, и Квитка, и другие обработали один из подобных рассказов, чем и объясняется то сходство, которое замечается в их комедиях[187].