Европейская мозаика - Сергей Эдуардович Цветков
Не следует, однако, думать, что его пером двигало одно лишь стремление к наживе. Вальтер знал высшее счастье писателя — получать хорошие деньги за труд, который доставляет радость. «Чем бы там ни объясняли побудительные мотивы сочинительства — жаждой славы или денежной выгодой, — писал он, — я считаю, что единственный стимул — это наслаждение, даруемое напряжением творческих сил. На любых других условиях я писать отказываюсь — точно так же, как не стану охотиться только ради того, чтобы пообедать кроликом». На предложения писать в журналах на политические и экономические темы он теперь отвечал: «Я готов писать только те вещи, которые доставляют удовольствие мне самому».
Дела фирмы Баллантайнов процветали, все долги были уплачены, в Англии и Европе появился новый вид читателей — читатели исторических романов. Все эти чудеса совершил один человек за какие-нибудь три года! Не покидая своего кабинета, Вальтер Скотт приобрёл мировую известность, обогатил несколько семейств, расширил рынок книжной торговли, дал хлеб множеству людей — переписчикам, типографщикам, наборщикам, редакторам.
Возраст и многочисленное семейство (у Вальтера Скотта было четверо детей) требовали более осёдлого и степенного образа жизни. Писатель с новыми силами занялся благоустройством Эбботсфорда, мечтая создать из него «роман из камней и известки».
Отныне он писал для того, чтобы обустраивать поместье. Он не жалел для этого денег — после выхода в свет каждого нового романа он отправлял в Эбботсфорд груды «немыслимого барахла», купленного в антикварных лавках и на аукционах. В музее Эбботсфорда хранились многие раритеты: ружьё Роб Роя, шпага, подаренная Карлом I герцогу Монтрозу, и т. д.; библиотека пополнялась старинными изданиями. Принц-регент пожаловал писателю звание баронета. «Теперь я — лорд», — с гордостью говорил Вальтер (слава романиста в его глазах была ничем по сравнению с честью происходить от младшей ветви харденских Скоттов и состоять в клане Баклю) и при каждом удобном случае прикупал к эбботсфордским владениям рощи, озёра, поля…
Жизнь в Эбботсфорде требовала больших расходов. Замок постоянно был полон гостей и туристов. В Эбботсфорд приходили посылки и письма со всего света, за которые писатель должен был платить почте из своего кармана 150 фунтов стерлингов в год. Он угощал гостей роскошными блюдами, хотя сам не любил роскошь и предпочитал виски — шампанскому и бараний бок с пудингом — изысканности великосветской кухни. Но для друзей Вальтер не жалел денег, и роскошь удваивалась, когда публиковался новый роман: тогда по изобилию блюд обеды в Эбботсфорде напоминали легендарные пиры короля Артура. Тут поднимали бесконечные тосты за здоровье Великого Незнакомца, и хозяин, все ещё хранивший своё авторство в секрете, несмотря на то что имя его уже было известно широкой публике, улыбаясь, обещал сообщить таинственному романисту о чести, оказанной ему, и насладиться видом его радости.
Затем Вальтер принимался потчевать гостей анекдотами игривого содержания. Он вообще любил грубоватый народный юмор. К числу его любимых анекдотов относился, например, следующий. Двое джентльменов состязались в том, кто лучше зарифмует свою фамилию. Первый сказал:
— Я, Джон Мактрой,
Спал с твоей сестрой.
«Неправда!» — возразил второй. «Зато в рифму», — ответил первый. Второй в свою очередь сказал:
— Я, Джордж Грин,
Спал с твоей женой.
«Не в рифму!» — обрадовался победитель состязания, Джон. «Зато правда», — утешил себя Джордж.
Рассказывая гостям о происхождении шотландских баронов, Вальтер Скотт не упускал случая поведать об одном паромщике, который однажды перевозил королеву Марию Стюарт со свитой. Неожиданно произошёл конфуз: королева, что называется, пустила ветры. Но паромщик, не растерявшись, спас честь её величества, извинившись от своего лица перед лордами. Благодарная королева тут же, на пароме, произвела его в бароны.
Вечера закончивались тем, что гости начинали умолять: «Одну главу! Только одну главу!» — и хозяин благосклонно начинал чтение очередного романа. Хотя зачастую обед заканчивался далеко за полночь, в пять часов утра Вальтер неизменно садился за письменный стол.
Крушение
Один из таких пиров, 9 января 1825 года, стал последним истинно счастливым днём в жизни Вальтера Скотта. Начиная со следующего дня почта, приходившая из Эдинбурга и Лондона, приносила с собой какое-либо тяжёлое известие о благосостоянии торгового дома Баллантайнов, с которым были связаны денежные интересы писателя.
Правда, Джона Баллантайна к тому времени уже не было на свете, и ждать расстройства дел было вроде бы не от кого. Но в 1825 году в Англии разразился первый торговый и финансовый кризис, который стал поистине народным бедствием. Кризис перепроизводства был явлением новым, необычным. Банкротство некоторых типографий и журналов в самом его начале заставило Вальтера Скотта призадуматься, но Джеймс Баллантайн не разделял его опасений и, не успев привести в порядок дела своего покойного брата, пустился в рискованные финансовые операции. Он пустил в оборот все векселя, выдал слишком много денежных обязательств, и в конце концов, чтобы не допустить банкротства типографии, Вальтер Скотт должен был оплачивать его векселя. Настал день, когда Джеймс явился к своему пайщику с известием о банкротстве их фирмы. «Джеймс, пока Бог хранит меня, я тебя не оставлю», — только и мог вымолвить Вальтер.
Вскоре разорился и Констебл — другой компаньон писателя.
После опубликования известия о банкротстве к Вальтеру Скотту отовсюду стали приходить письма с утешениями и, что важнее, с предложениями о помощи. В одном из них анонимный почитатель его таланта предлагал даже 30 тысяч фунтов стерлингов без векселя и расписки. Но это была капля в море: долги Баллантайна достигали 200 тысяч фунтов стерлингов; около 150 тысяч фунтов стерлингов долга висело на Констебле.
Тем не менее Вальтер Скотт не пал духом. «Пожмите мне руку — я нищий, — сказал он одному своему другу. — Перо моё принадлежит кредиторам, но, если Бог сохранит мои
