Женевьева Табуи - 20 лет дипломатической борьбы

Внезапно во всех салонах послышалось дикое завывание.

– Это Гитлер выступает в берлинском Спорт-паласе, – флегматично замечает служащий, настраивая радиоприемник.

Без конца прерываемый бешеными овациями, фюрер говорит своим хриплым истерическим голосом:

«Как только судетская проблема будет разрешена, для Третьего рейха не останется больше в Европе территориальных проблем! Это последнее территориальное требование, которое я выдвинул в Европе, я гарантирую это!

Мы совсем не хотим войны с Францией! Мы ничего не требуем от Франции, ничего абсолютно!

Но наше терпение на исходе!

Словацкие территории должны быть возвращены мне первого октября, в противном случае будет война. Или Бенеш предоставит немцам свободу, или мы сами наконец отправимся добывать эту свободу!»

Овации и одобрительные выкрики усиливаются.

В салоне послов тяжкое молчание. Проходят часы.

Раздается телефонный звонок. Это посольство в Лондоне информирует Жоржа Боннэ, что Чемберлен после краткого совещания со своим послом в Париже Эриком Фиппсом только что передал в печать следующее коммюнике:

«Если, несмотря на все усилия английского премьер-министра, Чехословакия станет объектом нападения со стороны Германии, то немедленным результатом этого будет то, что Франция окажется вынужденной прийти на помощь Чехословакии, а Великобритания и Россия, конечно, будут на стороне Франции».

Однако, когда час спустя газеты опубликовали это коммюнике и выразили свое удовлетворение по этому поводу, указывая в большинстве случаев, что текст подлинника был написан собственноручно лордом Галифаксом, то службы Кэ д’Орсэ сделали редакциям любопытное уведомление:

«Будьте осторожны! Это коммюнике подозрительно!»

На следующее утро некоторые газеты, имевшие особо тесные связи с Кэ д’Орсэ, комментировали коммюнике следующим образом:

«Позволительно задать себе вопрос, не составлено ли это коммюнике с целью усилить напряженность в отношениях с Германией и сыграть на руку Советам, которые толкают нас к войне!»

И чтобы успокоить умы, Даладье счел полезным сделать следующее заявление:

«Бывшие фронтовики, есть ли необходимость говорить вам, что правительство, которое я возглавляю, не пренебрежет никакой возможностью ради сохранения почетного мира!»

Двадцать седьмое сентября, 9 часов вечера.

На тротуарах перед Кэ д’Орсэ стоит плотная, нервозно настроенная толпа народа.

Двор министерства заполнен автомашинами.

Вестибюль и салоны бельэтажа освещены, как во время торжественных приемов. Во всех кабинетах все на своих местах. Из всех столиц непрерывно поступают телеграммы. Начало войны кажется неизбежным завтра в 14 часов, как об этом объявляется в последнем ультиматуме, направленном вчера вечером фюрером правительству Праги.

Однако Рузвельт только что предложил созвать конференцию, имеющую целью предотвратить войну.

Дверь кабинета министра тотчас же наглухо закрывается. Приняв решение использовать инициативу Рузвельта и добиться ее поддержки Римом и Лондоном, министр принимается в связи с этими задачами за работу со своими сотрудниками.

Поскольку оказывается, что в палате депутатов нет радио, многие из депутатов пришли в салоны и различные кабинеты бельэтажа Кэ д’Орсэ, где по радио транслируются последние новости.

– Здесь такое настроение, как на тонущем корабле, а не как в рабочем учреждении, – ворчит Луи Марэн.

В первом салоне депутат Жакино разговаривает с журналистом Дебю-Бриделем по поводу заседания Совета министров, которое закончилось, как говорит он, в обстановке всеобщего смятения.

Сидя между Жоржем Боннэ и Альбером Сарро, напротив президента Лебрена, рассказывает он, председательствовавший Даладье заявил:

– Господа, я решил объявить всеобщую мобилизацию.

Тотчас же вмешивается Жорж Боннэ:

– Но наш начальник штаба военно-воздушных сил генерал Вийемен разъяснил по возвращении из Германии, что в течение не более чем двух недель наши воздушные силы могут быть уничтожены!

– То, что вы говорите, чрезвычайно важно, – возражает Поль Рейно. – Но если бы Гитлер знал ваши высказывания, то зачем ему было бы отказываться от нападения на Чехословакию?

Даладье в растерянности. Он наскоро пишет записку сидящему напротив него Лебрену: «Господин президент республики, я имею честь вручить вам прошение об отставке моего кабинета».

Но Жорж Боннэ перехватывает бумагу и тотчас же начинает шепотом разговаривать с президентом Альбером Лебреном.

– Ваша отставка преждевременна, – тихо говорит Сарро Даладье, – следует подождать.

Правительство остается расколотым, и страсти продолжают разгораться.

Что касается некоторых журналистов, которые выполняют свой долг, публикуя, как обычно, известия о поступающих новостях, включая, естественно, и сведения о подготовительных мерах к германской мобилизации, то правая печать третирует их как «сборище кровавых подлецов», а совершенное ими преступление, заключающееся в том, что они распространили в многочисленных французских газетах сообщение о германской мобилизации, заслуживает, по их мнению, самого строгого наказания.

Юморист из газеты «Эвр» Ла Фушардьер, сторонник мира любой ценой, поступает еще хуже!

Напоминая в своей статье, что особым знаком сторонников Генлейна является ношение белых чулок, он пишет: «И вот встает вопрос о войне, и это потому, что Гитлер хочет предоставить судетским немцам право носить белые чулки, а наш священный долг, по-видимому, заключается в том, чтобы поддержать наших чешских друзей, желающих заставить судетских немцев носить цветные чулки!»

11 часов 30 минут вечера. В четвертый раз в течение второй половины дня английский посол Эрик Фиппс входит в кабинет Жоржа Боннэ.

– Мое правительство, – говорит он, – которому известно, что Германия начнет военные действия завтра, двадцать восьмого, в четырнадцать часов, только что направило Гитлеру свое окончательное предложение: «После соглашения с Прагой могло бы произойти немедленное вступление германских войск на значительную часть судетской территории». Но будет ли это предложение сочтено фюрером достаточным для того, чтобы он отложил начало военных действий?

В час ночи Боннэ телеграфирует нашему послу в Берлине Франсуа-Понсэ: «Во избежание непоправимого срочно вручите Гитлеру предложение, вновь повторяющее порядок осуществления последнего английского предложения, но предусматривающее немедленную оккупацию немецкими войсками уже более значительной территории, чем предусматривалось ранее. Французское правительство постарается убедить чехословацкое правительство присоединиться к этому предложению до 1 октября. Но все это будет невозможным, если военные операции начнутся завтра».