Сергей Кисин - Деникин. Единая и неделимая

Сам главнокомандующий разрывался между фронтом и семьей, отдавая все же предпочтение делу. Ася уже была на сносях. Мужа видела крайне редко и очень нервничала, когда Деникин не мог из-за напряженных боевых действий под Ставрополем приехать в Екатеринодар. Она жила вместе с матерью и дедом в маленьком домике на Соборной улице, редко выходила на улицу, ибо тяжелая беременность сделала ее подверженной быстрой утомляемости и частым обморокам. Однажды она потеряла сознание на улице, и лишь чужие люди подобрали Асю и помогли добраться до дома.

«30 октября 1918 года.

Дорогая моя, ненаглядная! Что я не пишу, это понятно.

Тем более, что где я и что делаю, Ты знаешь всегда. Но Ты?

Ни слова, как здоровье, самочувствие, Ванька? Враги выдыхаются. Антон».

На этом фоне пришли известия о капитуляции Германии и вступлении 9 ноября флота Антанты в Новороссийск, что резко переменило картину боевых действий на Юге России. Однако теперь генерал Деникин мог предъявить им не полуголодную полураздетую толпу «странствующих музыкантов», а вполне дееспособную армию, закаленную победами. В ее составе было уже не 3–4 тысячи еле держащихся на ногах штыков, а свыше 40 тысяч главным образом сабель — мобильные кавалерийские части, способные совершать стремительные рейды, маневренные и не зависимые от железной дороги, от которой боялись оторваться красные части. Сформированная Деникиным кубанская, терская, калмыцкая и горская конница резко контрастировала с первыми партизанскими частями и управлялась опытными генералами Первой мировой. К тому же именно на юге России находились главные отечественные конезаводы и всегда была лучшая иррегулярная кавалерия.

По утверждению умного наркомвоенмора Льва Троцкого, «перевес конницы в первую эпоху борьбы сослужил в руках Деникина большую службу и дал возможность нанести нам ряд тяжелых ударов… В нашей полевой маневренной войне кавалерия играла огромную, в некоторых случаях решающую роль. Кавалерия не может быть импровизирована в короткий срок, она требует специфического человеческого материала, требует тренированных лошадей и соответственного командного материала. Командный состав кавалерии состоял либо из аристократических, по преимуществу дворянских фамилий, либо из Донской области, с Кубани, из мест прирожденной конницы… В гражданской войне составить конницу представляло всегда огромные затруднения для революционного класса. Армии Великой французской революции это далось нелегко. Тем более у нас. Если возьмете список командиров, которые перебежали из рядов Красной Армии в ряды Белой, то вы найдете там очень высокий процент кавалеристов…»

Уже целенаправленно «к Деникину» перебегало достаточно офицеров, мобилизованных большевиками. Хотя и гораздо меньше, чем на это рассчитывали белые. Тем более, что у многих мобилизованных оставались родственники в красном тылу. А с семьями перебежчиков большевики не церемонились. Даже если бы не поставили к стенке, то уж о продпайке «семье красного командира» можно было забыть, а это верная голодная смерть.

Переходили на сторону белых и целые подразделения, особенно из числа пленных, бывших частей Кавказского фронта. По мнению представителей Добрармии, 70 % из них воевали хорошо, 10 % уходили обратно к красным, 20 % уклонялись от боев. Однако и этого количества вполне хватало для пополнения белой пехоты. К тому же в августе белые впервые изменили своему добровольческому принципу и начали комплектовать армию по мобилизации. Чем в конце концов они хуже большевиков?

Сначала были мобилизованы все офицеры до 40 лет. А затем, по мере того как красные начали внедрять политику продразверстки и среди крестьян, мужик из черноморцев и ставропольцев, прежде лояльный большевикам, нестройными толпами пошел и в Белую Армию. В ноябре был объявлен призыв возрастов и с 1893 по 1899 год рождения.

После разгрома красных под Ставрополем часть их войск откатилась к Волге, часть рассеялась на Северном Кавказе. К концу 1918 года никакого организованного сопротивления армии Деникина на территории от Черного до Каспийского морей практически не оставалось. Локальные очаги стихийных выступлений и деятельности красных партизан подавлялись мелкими карательными акциями.

За полгода 2-го Кубанского похода Добровольческая армия обрела себе «столицу», территорию, население, выход к морю, союзников, гражданскую власть. А главное — доверие и базу для будущего похода на Москву. Деникина и его «штыки и сабли» перестали воспринимать временным или случайным явлением. Белая Армия стала реальной и грозной СИЛОЙ (к 1 января 1919 года в ее составе насчитывалось 82 600 штыков и 12 320 сабель), способной решать не только военные, но и политические задачи. Стратегический план генерала Деникина на летнюю кампанию 1918 года был выполнен с лихвой. Если символ Белого движения сын казака генерал Корнилов по существу терпел сплошные поражения (корниловский мятеж, отступление из Ростова, проваленный поход на Екатеринодар), то принявший его знамя сын крепостного генерал Деникин шел от победы к победе.

Даже прибывший 13 октября 1918 года в Омск адмирал Александр Колчак на следующий день отправил письмо генералу

Алексееву (уже на тот момент покойному), в котором предлагал свои услуги и готов был прибыть на Юг России, чтобы поступить в его распоряжение в качестве подчиненного. Через месяц в Омске произошел переворот, и свергнувшие Директорию казаки провозгласили Колчака Верховным правителем России. После чего у него вообще отпала необходимость кому-то подчиняться.

Однако к ноябрю 1918 года стало понятно, что судьба Гражданской войны будет решаться все же не в далекой Сибири, и даже не в Поволжье, а именно на Юге России, где генерал Деникин возрождал Русскую армию. Возрождал со всеми ее традициями — знаменами, регалиями, кокардами и погонами. Присовокупив к этому то, что уже было завоевано за год кровопролитной борьбы.

СЕРДЕЧНОЕ СОГЛАСИЕ

Пока шла Первая мировая война, полностью поглощенная «сокрушением гуннов» Антанта и помышлять не могла об активной помощи Белому движению. В дееспособность белогвардейцев не очень верили, и, как правило, участие союзников в российских делах ограничивалось лишь бодрыми оптимистическими заверениями. Ни в коем случае не для печати, ибо в начале 1918 года послы Антанты во главе со «слепым музыкантом европейского оркестра» Жозефом Нулансом еще не оставляли надежды убедить Ленина и Троцкого в необходимости содержать фронт против Германии. Даже когда вовсю шел переговорный процесс в Брест-Литовске.