Петр Чайковский - Ада Григорьевна Айнбиндер
Следующим пунктом концертного турне Чайковского стал Берлин. Здесь, на обеде у главы концертного агентства Германа Вольфа, Чайковский встретил Дезире Арто: «Вчера был тоже торжественный обед у Вольфа. На нем была Арто. Я был невыразимо рад ее видеть. Мы немедленно подружились, не касаясь ни единым словом прошлого. Муж ее Падилла душил меня в своих объятиях. Послезавтра у нее большой обед. Старушка столь же очаровательна, сколько и 20 лет тому назад»[691].
Концерт Чайковского в Берлине также имел успех. Далее композитор направился в Прагу, куда был приглашен музыкальным отделением общества «Умелецка беседа», объединявшего чешских художников, писателей и музыкантов. «В Праге меня ожидает целое торжество. На все 8 дней, которые я там проведу, уже составлена и прислана мне программа бесчисленных оваций и торжественных приемов. Они хотят придать этому концерту характер патриотической антинемецкой демонстрации. Это меня тем более смущает, что я в Германии был принят самым дружелюбным образом»[692], – писал композитор Надежде Филаретовне.
31 января/12 февраля Чайковский прибыл в Прагу. Его приезд превратился в настоящую манифестацию: «Начиная с границы, уже почувствовались будущие торжества. Обер-кондуктор спросил, я ли Чайковский, и все время ухаживал. В Кралупе, станции перед Прагой, нас ожидала целая толпа и депутация, проводившая до Праги. На вокзале масса людей, депутаций, дети с букетами, две речи: одна по-русски, другая, длинная, по-чешски; я отвечал. Шел к коляске среди двух стен публики и криков “Слава”. <…> Очевидно, мое пребывание здесь имеет не тот смысл, что я хороший композитор вообще, а что я “русский” композитор»[693]. В Праге музыку Чайковского не просто уже давно знали и любили, именно в Праге состоялась первая зарубежная постановка оперного сочинения композитора – в 1882 году в Новом чешском театре состоялась премьера «Орлеанской девы».
В Праге Чайковский познакомился с главным чешским композитором Антонином Дворжаком, а также другими музыкантами и художниками. Петр Ильич продирижировал здесь двумя концертами, которые прошли с небывалым успехом и ажиотажем. Здесь 9/21 февраля 1888 года в заключение концерта в честь Чайковского, первым отделением которого дирижировал автор, был показан второй акт балета, поставленный балетмейстером Августом Бергером. В пражском спектакле были изменены имена: вместо Зигфрида – Ярослав, вместо Бенно – Зденек, причем роль Бенно исполняла танцовщица-травести Мария Циглерова. Дирижировал балетом Адольф Чех. Чайковский сделал в своем дневнике следующую запись: «Огромный успех. <…> Лебединое озеро. Минута абсолютного счастья. Но только минута»[694]. Все дни пребывания в Праге Чайковский оставался в центре всеобщего внимания, приемов и чествований. В один из дней состоялся парадный банкет, Чайковский произнес речь на чешском, которую он сам составил на русском, затем ее перевели и написали русскими буквами с указанием ударений.
Из Праги Петр Ильич направился в Париж. Здесь у него было запланировано три концерта. Первый – в салоне Марии Бенардаки. С Чайковским она была знакома еще со времен учебы в Санкт-Петербургской консерватории, которую окончила как певица, после пела в Мариинском театре. После замужества жила в Париже и всячески пропагандировала русскую музыку. В своем особняке она устраивала салон, в котором проходили концерты, в том числе симфонические. 16/28 февраля состоялся вечер в честь Чайковского, с его участием. Была исполнена Серенада для струнного оркестра, а также камерные сочинения и переложения. Впервые прозвучала новая концертная пьеса Чайковского «Pezzo capriccioso» – солировал Анатолий Брандуков. Другие два концерта прошли в театре Шатле с оркестром Эдуарда Колонна.
Последним пунктом концертного турне Чайковского стал Лондон, где композитор с большим успехом 10/22 марта продирижировал своими сочинениями в концерте Филармонического общества в зале «St. James’ Hall».
Прямо из Лондона Петр Ильич направился в Вену – здесь Чайковский сделал последнюю дневниковую запись 15/27 марта: «Предстоит дальняя поездка в Россию. Писать… дальше? Едва ли стоит. Вероятно, этим я навсегда кончаю дневник. Старость стучится, может, и смерть недалека. Стоит ли?»[695]
Из Вены Чайковский выехал в Россию, сначала в Таганрог к Ипполиту Ильичу, а затем на две недели в Тифлис к Анатолию. 24 марта Петр Ильич возвратился в Клинский уезд.
«Томимый роковыми вопросами бытия»
События жизни Чайковского начиная с 1885 года проходили на фоне серьезных духовных исканий и размышлений. Он, подобно герою своей симфонии «Манфред», искал ответы на роковые вопросы бытия, о жизни, смерти, грехе, прощении, о месте художника, о гении и злодействе. Пережитый душевный кризис, неспособность обрести простое человеческое счастье, смерти друзей и близких – все это не могло не заставить Петра Ильича задавать вопросы. Свою собственную жизнь, талант, который Петр Ильич осознал очень рано, часто ощущался им не как дар, а как крест. Он изучал огромное количество мемуаров и биографий великих людей – от своего любимого Моцарта до Екатерины II и Петра I, философские трактаты, а также труды Эрнеста Ренана, в частности «Жизнь Иисуса», пытаясь найти аналогии с собой у людей, также наделенных некой исключительностью.
Важнейший фактор духовной жизни Чайковского этого времени – постоянное обращение к текстам Библии[696]. Книга из его личной библиотеки содержит огромное количество (свыше 200) помет и 75 дат, выставленных композитором, которые охватывают шесть с половиной лет его жизни с 11 сентября 1885-го по 3 февраля 1892 года. Священное Писание Петр Ильч читал не подряд с начала и до конца, а параллельно Ветхий и Новый Завет. Предметом его пристального внимания при чтении Библии были сопоставления жизни и личности Царя Давида и Иисуса Христа. Часто в своих пометах и дневниковых записях композитор сравнивал между собой образ карающего Ветхозаветного Бога и всепрощающего Иисуса Христа.
22 февраля 1886 года Чайковский начал вести дневник, который существовал параллельно основному, в котором фиксировал события своей жизни. И начал его композитор именно со своих размышлений о Священном Писании: «Какая бесконечно глубокая бездна между Старым и Новым Заветом. Читаю псалмы Давида и не понимаю, почему их во 1-х так высоко ставят в художественном отношении и во 2-х каким образом они могут иметь что-нибудь общее с Евангелием. Давид вполне от мира сего. Весь род человеческий он делит на 2 неравные части:
