Сергей Семанов - Дорогой Леонид Ильич
Слепая, высохшая кляча тащит громадную телегу, заваленную самоновейшими ракетами. На облучке дремлет бессмысленный кучер — его как бы и нет, вожжи давно выпали из одряхлевших рук. Куда же тащится неуправляемая повозка? Никто не сможет предсказать этого. Положение трагическое, ибо грохот опрокинутой клади грозит сотрясти весь мир.
Ноябрь 1984».
Вот примерно так оценивали Черненко и его недолгое правление тогдашние русские патриоты. Правильна ли эта оценка? Да, если рассматривать действительность с помощью четырех правил арифметики. Но ведь есть еще и алгебра и высшая математика, с помощью коих можно проверить даже гармонию… Как же с этой точки зрения?
Теперь, усилиями многих очевидцев, и прежде всего сообщениями Александра Байгушева, о закрытом Константине Устиновиче, стало известно многое. Он не показывался публично, не общался с журналистами, мемуаров не оставил, архив его пока не разобран. Однако уже при нынешнем состоянии источников, можно уверенно заключить, что был Черненко твердый государственник-патриот и поддерживал Брежнева именно в этом настроении. Более того, сибиряк, глубоко русский человек и гражданин, получивший гуманитарное образование, хоть и не очень уж блестящее, он неплохо разбирался в так называемых ныне «русско-еврейских разборках». Следует даже прямо сказать: сочувствовал Русской партии и осторожно помогал ей.
Черненко несет ту же историческую вину, что и Брежнев, что все их русские сотоварищи по Политбюро. Об этом уже достаточно сказано выше. Однако та резко отрицательная оценка, которая дана в наших двадцатилетней давности записях, очевидно пристрастна и лично в отношении Черненко явно несправедлива. Подтверждается тут давняя истина: «лицом к лицу лица не увидать»…
…Господь даровал Леониду Ильичу легкую кончину, дома в своей постели, среди близких ему людей он тихо отошел во сне. Подробности последних часов его жизни очень хорошо известны, написано о том много, серьезных противоречий в различных источниках нет. Мы приведем тут лишь три важнейших свидетельства — преданного ему зятя, вдовы и лейб-обермедика Чазова. Вспоминает Ю. Чурбанов:
«10 ноября 1982 года, утром, в начале девятого, мне на работу позвонила Витуся, дочь Галины Леонидовны, и сказала: «Срочно приезжайте на дачу». На мой вопрос: «Что случилось?» — ответа не последовало. Я заехал за женой в МИД, и в скором времени мы уже были на даче. Поднялись в спальню, на кровати лежал мертвый Леонид Ильич, рядом с ним находились Виктория Петровна и сотрудники охраны. Юрий Владимирович Андропов уже был там. Позже подъехал Чазов.
Смерть наступила внезапно, ночью. Все произошло настолько быстро и тихо, что спавшая рядом Виктория Петровна просто ничего не слышала. Вскрытие показало, у Леонида Ильича оторвался тромб, попавший прямо в сердце.
Врачей рядом не было. Леонид Ильич по вечерам всегда отпускал врачей домой; он еще думал о том, что врач — тоже человек и ему, наверное, хочется провести вечернее время дома вместе со своей семьей. Девятого, накануне, Леонид Ильич приехал с охоты. Он был в очень хорошем настроении, поужинал, посмотрел программу «Время», несколько документальных фильмов, передал начальнику охраны, чтобы его разбудили в восемь часов утра, и пошел отдыхать. Утром он собирался поехать на работу, чтобы еще раз посмотреть материалы к Пленуму ЦК по научно-техническому прогрессу, который должен был состояться в Москве 15 ноября. Врач померил давление — это мне уже рассказывала Виктория Петровна — давление было 120 на 80. Смерть наступила где-то под утро.
Леонид Ильич еще собирался пожить. В последнее время, кстати говоря, он чувствовал себя гораздо лучше, чем прежде. А накануне Леонид Ильич был просто в великолепном настроении, много шутил, читая газеты. Вот такая внезапная смерть».
Кратко, но очень точно. Подчеркнем тут одно: кончина пожилого Брежнева была и в самом деле неожиданной (давление 120/80, это же для молодых физкультурников!). И еще отметим: Андропов прибыл к месту событий первым, опередив даже врача… А ведь он не был уже главой Лубянки и официальным преемником покойного Генсека…
Теперь приведем позднейший рассказ вдовы в беседе ее с писателем В. Карповым. Рассказ подробный, со множеством частностей бытового свойства, вполне искренний, ему можно доверять:
«Машина-реанимация за ним последние годы постоянно следовала. У него все-таки два инфаркта было. Первый перед маем в 1952 году в Кишиневе. Проснулся: "Витя, не могу, разрывает грудь!" Вызвали Ревенку, опытного врача. Много уколов сделал. Позднее из Москвы прислали профессора-сердечника. Месяц не разрешали подниматься. Потом еще полтора месяца Леня был в Барвихе и вернулся страшно похудевшим. Говорит, лежал и ничего не ел. Но чувствовал себя хорошо.
А второй инфаркт случился уже в Москве. Почему случился? Кто знает… Леня не любил жаловаться. Редко, когда признавался в служебных неприятностях.
— Вы начали рассказывать, что было после того приема в 1982 году (имеется в виду 7 ноября. — С. С.).
— Вернулся на дачу рано — там в четыре часа закончилось торжество. Отдохнул, а в семь часов приехали товарищи. Посидели недолго: до девяти — половины десятого, отметили праздник и разъехались. А на другой день, 8 ноября, он говорит: "Я, Вить, поеду в Завидово. Там, на воздухе, лучше отдыхается". И впрямь — в лесу все время, в охотничьем хозяйстве. Ездил туда и просто поохотиться, и поработать, готовясь к съезду или к пленуму. Тогда не только он — все помощники ездили.
В Завидове два больших дома, Московское море, утки дикие, рыбалка… Привозил мне карасей. Отправились в Завидово. 8-го вечером и 9-го охотились. 9-го же вернулись в Москву. Позвонил мне, что домой не заедет — что-то нужно сделать по работе. Даже переодеться не захотел. Там, в Завидове, правда, костюмы и рубашки, и галстуки на всякий случай, если внезапно понадобятся, в специальном чемодане были: его всегда с собой брали.
Леня попросил на вечер пожарить налима, привезенного из Завидова. Он любил жареного налима. За столом Леня говорит: «Что-то мне много три кусочка». А повар: «Ну что вы, Леонид Ильич, кусочки такие маленькие. Скушайте, если вам нравится!» Скушал. И пошел спать. Прикрепленные помогли ему раздеться, дали снотворное, положили добавочное — вдруг еще понадобится.
— «Прикрепленные» — кто такие? Помогать — входило в их обязанность?
— Нет. Дежурные из охраны делали это из уважения. Все уже так привыкли. Если кто дежурит — Медведев, или Собаченков, или Давыдов — пойдут, помогут ему переодеться, уложат, а потом и кличут: «Виктория Петровна, идите, уже зовет». Спальня у нас была на втором этаже, а телевизор — на первом. Если он видит, что я не иду, кричит: «Витя, ты что там делаешь? Я не сплю!» В тот последний вечер, когда пришла, он лежал, потушив свет.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});