Сергей Луганский - Небо остается чистым. Записки военного летчика.

В академии, осваивая новую технику, первые полеты мы совершали на наших отечественных самолетах ЯК-17.

К тому времени советские ВВС имели несколько типов реактивных самолетов. Новинки нашей авиации были продемонстрированы во время воздушного парада в День авиации в Тушино и вызвали изумление у зарубежных гостей. Иностранные специалисты считали, что Советский Союз не в состоянии в столь короткий срок перевооружить свои военно-воздушные силы. Многие западные деятели утверждали, что «можно опасаться только армии русских, но не их отсталых военно-воздушных сил». Повторялась старая картина. Перед Великой Отечественной войной многие самозванные «пророки» на Западе уверяли, что Советский Союз – это колосс на глиняных ногах, который рухнет при малейшем нажиме извне. И вот теперь, после нашей победы над чудовищной фашистской машиной, кое-кто вновь завел излюбленную пластинку: в России-де сильна лишь сухопутная армия, ее упорный и неприхотливый солдат, что же касается технической, научной мысли, то она у русских далеко отстала от мирового уровня. Ей-богу, примитивно и глупо. Впрочем, как говорят русские, битому неймется.

Когда у нас начались первые полеты, мы хорошо знали техническую оснащенность новой машины, прошли теоретический курс вождения, но сесть в кабину, самому оторваться от земли, совершить посадку предстояло впервые. И это сказывалось на поведении слушателей академии, хотя любому из них довелось испытать на фронте всякое.

…Утро выдалось туманное, но день обещал быть солнечным. Туман рассеивался медленно, неторопливо. Сначала показались овальные контуры ангаров, потом подсобные строения и наконец бетонированная полоса – дорога в небо, на которой стоял самолет. На нем и предстояло нам сегодня совершить первый взлет.

Скоро стало проглядывать солнце. Поднимаясь все выше, оно пробило толщу тумана и брызнуло на аэродром.

День разгулялся, полеты начались.

Новенький самолет ЯК-17 имел три колеса. Машина стояла на земле крепко, с задранным хвостом.

Первому предстояло лететь Ивану Кожедубу. Мы тогда все, летчики-истребители, были сведены в академии в один учебный полк и проходили летную практику вместе.

Привычными, заученными движениями Иван взобрался на плоскость, уселся в кабину. Вот пристегнуты ремни, задвинут фонарь. Инструктор и все мы, практиканты, не сводим с кургузой машины глаз. Раздается шипение, и мне кажется, что самолет оживает. По его хищному, устремленному вперед телу проходит какое-то движение. Кожедуб из кабины делает условный знак: разводит в стороны руки. Это значит: убрать колодки, и техники проворно вытаскивают из-под колес тормозные приспособления. Они отскочили от скошенных назад крыльев и, забыв положить колодки, смотрят, как завороженные. Для них сегодня тоже необычный день. Сквозь стекло фонаря отчетливо видно сосредоточенное лицо летчика. Свой лихой чуб Иван запрятал под шлем, ремень, затянутый под подбородком, придает лицу какое-то ожесточенное, решительное выражение. Кожедуб уже не поглядывает по сторонам, все его внимание сосредоточено на приборах. Скоро вой машины становится тонким, свистящим.

– Пошел!- произносит кто-то в строю наблюдающих за полетом летчиков.

Самолет медленно, как будто неуверенно трогается с места. Затем рев, пламя из трубы и машина, как по намазанной плоскости, разбегается и резко уходит в небо.

Задание у каждого из нас на сегодня одно: взлет, «коробочка» по зоне и посадка. Все так же, как некогда в летном училище, во время первого самостоятельного полета.

Не успели мы перевести дух, а машина уже заходит на посадку. Мы снова насторожились. Теоретически знает каждый: когда летчик, собираясь произвести посадку, приближается к аэродрому, он должен в определенный момент убрать газ – перевести мотор на режим минимальной тяги,- и самолет начнет планировать, то есть наклонно скользить вниз, будто скатываясь на салазках со склона невидимой горы. Глазомерное определение момента, когда пора переходить к планированию, и называется расчетом на посадку. Но это особый расчет. Он не имеет ничего общего с какими-либо цифрами, графиками, арифмометрами или логарифмическими линейками. Чем точнее угадает летчик правильный момент перехода к планированию, тем ближе к посадочным знакам приземлится самолет.

Не менее тонкое дело и сама посадка.

Выровняв самолет на высоте одного-двух метров, летчик должен плавно уменьшать скорость, одновременно подпуская машину все ближе к земле. Счет высоты тут идет на сантиметры, которые надо четко видеть, несмотря на быстроту, с которой земля сплошной пеленой несется под самолетом. Стоит приземлиться на чуть-чуть большей скорости, как самолет «даст козла»- подпрыгнет. При обратной ошибке – потеря скорости до посадочной на большей высоте, чем нужно,- машина грузно, иногда с креном, провалится и, приземляясь, грубо стукнется о землю.

Точный расчет и точная посадка на уроках, так сказать, на бумаге, выглядят вроде бы просто. Однако в действительности их безукоризненное выполнение требует быстрой реакции, тренированности и даже определенной интуиции. Недаром говорят – ив том нет преувеличения,- что по посадке можно судить о классе летчика.

Но все это – теория. А как вот будет на практике? И мы с замиранием сердца смотрим, как ведет Кожедуб машину на соприкосновение с землей. Уж кому-кому, а трижды Герою Советского Союза, одному из лучших боевых летчиков, опыта не занимать.

Техники, отбежав с посадочной полосы, держат наготове тормозные колодки. Четкий крестик самолета приближается к границе аэродрома. Какая-то оторопь берет, когда наблюдаешь, как стремительно, с невероятной скоростью устремляется машина к земле. Со стороны видно, что самолету не хватает сияния винта на фюзеляже,- ведь раньше он давал устойчивость машине, тянул ее за собой и не позволял ткнуться носом. А сейчас обтекаемый, словно куриное яйцо, фюзеляж совершенно свободен. Машина удерживается, планирует благодаря непрерывному отталкиванию от воздуха.

Все ниже, ниже тупое рыльце самолета. Вот и земля. Есть, коснулся!

– Недомаз!- огорченно крякает инструктор. И точно,- теперь все мы видим, что самолет чуть не долетел до посадочной черты: не домазал, как говорят летчики.

В остальном никаких замечаний к полету Ивана нет. Он вылезает из кабины и радостным, счастливым движением стягивает с головы шлемофон.

– Микоян!- вызывает инструктор следующего летчика.

Алексей Микоян бежит к машине, на ходу касается руки Кожедуба, который направляется к нам.

– Ну, как?- Ивана тотчас обступают товарищи. Кожедуб возбужденно крутит чубатой головой.