Александр Мартынов - «Охранка». Воспоминания руководителей охранных отделений. Том 1

Конечно, я своевременно сообщил все получаемые от секретной агентуры данные в Департамент с добавлением, что я веду за этим делом соответствующее наблюдение.

Я так был уверен в правильности моей догадки, что, не давая Балабанову возможности объявить о несуществующей типографии, перебил его после первого же слова и заявил: «Скажите, пожалуйста, ротмистр, не намерены ли вы сообщить сейчас о подпольной типографии, организуемой ныне в доме номер такой-то, на такой-то улице? Так имейте в виду, что я имею все сведения об этой затее с самого начала. Вот уже около трёх месяцев, как я доношу в Департамент все подробности об этом деле!»

Надо было видеть, какой эффект произвело моё заявление на присутствующих! Оба посетителя совсем смешались. Ротмистр Балабанов принужден был сказать, что именно об этой типографии он желал сделать заявление. Тогда я, в свою очередь, стал спрашивать то, когда именно он получил сведения о типографии, и почему он, вразрез с требованиями Департамента полиции, не сообщил мне своевременно об этой затее, и почему и теперь он нашёл нужным сообщить начальнику губернского жандармского управления, хотя и в моём присутствии, а не обратился непосредственно ко мне, так как эта подпольная типография ставится в районе города и в отношении розыска находится в моём ведении. Получив на мои вопросы невразумительный ответ, я продолжал атаку и заявил прямо, что ротмистр Балабанов проявил себя в этом деле очень странно; если бы неденежная поддержка его же секретному сотруднику, в доме которого устраивалась подпольная типография, то вообще никакой «типографии» у местных железнодорожных эсдеков не могло бы быть, а если бы я в качестве начальника Саратовского охранного отделения стал открывать такие типографии, то не прошло бы нескольких недель, как меня убрали бы с должности.

Я был возмущён главным образом потому, что в данном случае лишний раз открывалось затаённое недоброжелательство, которое всегда своим острием было направлено против «охранников» и исходило, к сожалению, от своих же жандармских офицеров.

Порекомендовав ротмистру Балабанову прекратить дальнейшее налаживание функционирования «подпольной» типографии, я не скрыл, что вынужден буду поставить Департамент в известность обо всём происшедшем, что я и сделал, приобретя в лице Балабанова и генерала Николенко упорных врагов.

Как это ни странно, но и мой, казалось бы, приятель и сослуживец, начальник губернского жандармского управления, полковник Семигановский, был скорее огорчён моими заявлениями. Объяснялось это, вероятно, тем, что он ещё до службы со мной в качестве офицера резерва при Петербургском губернском жандармском управлении был помощником начальника Саратовского губернского жандармского управления и с генералом Николенко и ротмистром Балабановьм был связан узами давнего знакомства.

Я рассказал эту удивительную историю, вовсе не желая сказать, что жандармские офицеры занимались провокацией. Этот случай характеризует только неопытность железнодорожного офицера и, конечно, весьма непохвальное желание досадить и «утереть нос» своему же собрату, жандармскому офицеру, но охраннику. Конечно, если бы я обладал менее исправной агентурой, последствия начатого ротмистром Балабановым самостоятельного политического розыска были бы более плачевными.

Я не знаю, какие именно «служебные записки» получили генерал Николенко и ротмистр Балабанов от Департамента полиции в ответ на мой рапорт, но по их лицам и по сухости обращения со мной я понял, что они их получили. Впрочем, на дальнейшей их службе эта история, по-видимому, не отразилась. Очевидно, штаб Отдельного корпуса жандармов и в этом случае порадел своим железнодорожникам!

Но вернёмся к назначениям, связанным с делом Азефа, и в частности, к назначению Карпова на место Герасимова. В это время, может быть потому, что заведующим Особым отделом Департамента был жандармский полковник Еремин (в прошлом казак), казаки пошли в нашем жандармском ведомстве в гору. Возможно, что назначение полковника Карпова на ответственный пост по политическому розыску в Петербурге именно и было подсказано Ереминым.

Это был тот самый Карпов, который столь трагически, но и столь же глупо погиб при взрыве бомбы на своей же конспиративной квартире в 1909-м или в начале 1910 года. Бомба эта была подложена и взорвана секретным сотрудником, состоявшим в его распоряжении, Петровым (он же Воскресенский), т. е. одним из тех террористов-эсеров, которых я ликвидировал в Саратове 1 января 1909 года. Чтобы рассказать, каким образом арестованный мной Петров-Воскресенский стал секретным сотрудником подполковника Карпова, я должен опять вернуться к делу ликвидации Поволжского областного комитета эсеров.

Я тогда предоставил Саратовскому губернскому жандармскому управлению вести начатое им формально, в порядке 1035-й статьи Устава уголовного судопроизводства, дознание, интересуясь его ходом лишь постольку, поскольку я мог получить из материалов дознания добавочные, ускользнувшие от меня подробности.

Ввиду обнаруженного уже провала Азефа я просил начальника управления при допросах арестованных косвенным образом утверждать их в убеждении, что Азеф является виновником их ареста.

Примерно в марте 1909 года Семигановский зашёл ко мне и стал мне рассказывать, что ему удалось после долгих разговоров склонить одного из арестованных мною лидеров, а именно нелегально приехавшего из Берлина «хромого» Петрова, к откровенному рассказу о всей его деятельности в партии и, возможно, в будущем к «сотрудничеству».

Полковник был взбудоражен своим успехом и сообщил мне, что он снёсся на этот предмет конфиденциальным письмом с Департаментом и ждёт дальнейших указаний. Казалось, что провал Азефа и утеря таким образом исключительной по осведомлённости агентуры заставит Департамент полиции с большим интересом отнестись к возможности получения нового источника информации, близкого к деятелям пресловутой Боевой организации. Так и случилось. Не прошло и недели, как полковник Семигановский вызвал меня в управление и сказал, что ответ от директора Департамента полиции получен, что в общем ответ благоприятен планам, им представленным, но что директор предлагает мне, ротмистру Мартынову, переговорить с Петровым и о моём впечатлении доложить рапортом.

В кабинет начальника управления вошёл, прихрамывая, блондин лет тридцати, довольно приятной наружности, обросший в тюрьме редковатой бородёнкой. Семигановский, поздоровавшись с вошедшим арестантом дружески, познакомил его со мной, назвав мою фамилию и должность. Петров устремил на меня испытующий и любопытствующий взгляд: перед ним находился виновник его ареста. Хорошо помня необходимость во что бы то ни стало укрыть от подозрений мою агентуру, мне предстояло изображать перед Петровым представителя местного политического розыска, которому удалось арестовать видных гастролёров-террористов только благодаря доставленной из Петербурга информации Азефа. Я так и поступил