Анджей Иконников-Галицкий - Три цвета знамени. Генералы и комиссары. 1914–1921
Борис Викторович Савинков, знаменитый эсер-террорист: «Балахович – лучшая бомба, которая когда-либо была у меня в руках».
Павел Иванович Олейников, красный командир и бывший офицер, перешедший к белым: «Ему нужна война, нужен противник – и только… Война для него поэзия».
Николай Николаевич Юденич, генерал от инфантерии, главнокомандующий войсками Северо-Запада России: «С военной точки зрения Балахович не более как преступник, но все же молодчина и полезен в теперешней обстановке».
Александр Павлович Родзянко, генерал, командующий Северо-Западной армией белых: «Балаховича я сам расстреляю, он не военный человек, он ксендз-расстрига, он разбойник!»[325]
Наиболее объемную характеристику и даже словесный портрет нашего многоцветного героя дает в своем дневнике Мануил Сергеевич Маргулиес, министр снабжения в Северо-Западном правительстве (при Юдениче):
«Завтракал с генералом Булак-Балаховичем. Рассмотрел его подробнее: человек лет 35, среднего роста, сухая военная выправка, стройный, лицо незначительное, широкие скулы, нижняя часть узкая, со слегка прогнотическою челюстью. Уши большие, оттопыренные, глаза темно-серые, лоб правильный, довольно хорошо развитый, ногти плохие, руки грязные. Казацкого покроя военный сюртук, желтые генеральские лампасы (ленточки двух Станиславов, двух Анн, Владимира и двух Георгиев); говорит с польским акцентом, житейски умен, крайне осторожен, говорит без конца о себе в приемлемо-хвастливом тоне… Пьет мало…»[326]
Обратите внимание: оттопыренные уши и грязные руки. Черты внешности литературного подонка, Урии Гипа. В то же время – военная выправка, семь боевых орденов (правда, настоящих ли?). Лицо незначительное. Образ, в котором соединены черты героя и ничтожества. В другом месте Маргулиес пересказывает чьи-то разговоры, в которых ирония смешана с восторгом и страхом: «Балахович – герой: начал наступление с 300 солдатами, теперь у него 12 000… правда, любит подвешивать: „да, любит, любит этак подвешивать, есть грех, но герой“»[327].
Что было, то было. Публичные казни, трупы повешенных на фонарях. Средневековая непосредственность и средневековый размах. То отечески сечет крестьян розгами, то восстанавливает древнюю Псковскую республику, то носится с идеей создания (естественно, под его диктатурой) независимой белорусско-прибалтийской конфедерации.
На путь сих деяний встает весной восемнадцатого – сразу же после подписания Брестского мира.
Принято считать, что главным чаяньем народным в семнадцатом году был мир. События года восемнадцатого заставляют внести коррективы в эти представления. Большинство, конечно, хотело мира; но многие уже не могли жить без войны. В стране и армии накопилось столько людей, привыкших к смертельному риску и к убийству, столько жаждущих «упоения в бою», что их хватило не на одну, а на несколько десятков армий. Правда, армии, составленные из смутьянов, были разительно не похожи на регулярные войска дореволюционной России. Там основой всего были обязательность службы для одних, чины и сословно-корпоративные связи для других, дисциплина и порядок для всех – то есть начала обезличивающие. В вооруженных формированиях, рожденных революцией, на первый план вырвались яркие индивидуальности, люди героические и часто беспринципные, проникнутые духом удалого налета, приносящие кровавые жертвы идолам успеха. Этой братии не война была в тягость, а государственный порядок и обусловленная им армейская косность. Мирный строй не дает возможности талантливым авантюристам реализовать честолюбивые мечты. В 1918 году эти авантюристы превратились в кондотьеров, собиравших вокруг себя отряды (полки, дивизии, шайки, банды) фанатиков, героев, удальцов и подонков. И шли воевать – с кем угодно, под знаменами всех цветов ради ненасытной жажды приключений.
Одиссея капитана Энгельгардта
Интересный пример зигзагообразного пути героя «той единственной, Гражданской» – судьба ближайшего соратника Балаховича, боевого офицера, аристократа, палача, бандита и провокатора барона Энгельгардта.
Энгельгардт Борис, из дворян, год рождения 1889-й. Род Энгельгардтов – знаменитый. Остзейцы, потомки крестоносцев, эстляндские бароны, а с XVIII века – смоленские помещики, родня самого Потемкина, они обладали широчайшими связями в светском обществе Петербурга. Один из Энгельгардтов, Егор Антонович, был директором Царскосельского лицея и наставлял шалуна Пушкина на путь истинный. В роскошном особняке другого Энгельгардта, Василия Васильевича, расположенном на углу Невского проспекта и Екатерининского канала, во времена Николая I устраивались многолюдные и блистательные маскарады. Могущественный Константин Петрович Победоносцев в немолодые уже годы женился на юной красавице Екатерине Александровне, урожденной Энгельгардт. И так далее. В общем, славный род.
Нет ничего удивительного в том, что молодой небогатый отпрыск баронской династии был принят на службу в лейб-гвардии Семеновский полк. В начале XX века этот полк считался в гвардии самым демократичным, хотя и благородным. Здесь служили и титулованные выпускники Пажеского корпуса, и бедные провинциальные дворяне. Среди последних – Михаил Тухачевский. Так эстляндский барон Энгельгардт оказался с сыном помещика и крестьянки Тухачевским под одной крышей – в казармах на Загородном проспекте.
К началу войны они оба подпоручики. Отношения не то чтобы дружеские, но приятельские. Оба – участники тесного и весьма вольнодумного офицерского кружка. О Тухачевском в этом кружке шепотом рассказывали, что еще юнкером, удостоенный на смотре царского рукопожатия, красавец Миша, рисуясь, говорил товарищам: «А здорово было бы его, государя, тут же и убить!» Но началась война. Близ Ломжи, в том самом бою, в коем Тухачевский попал в плен, младший офицер 5-й роты Энгельгардт был тяжело ранен.
Он вернулся в строй. Воевал. И вот – революция, советская власть, перемирие, грядущая демобилизация. Но идти домой, коротать век тихим обывателем – не хотелось. Энгельгардт, имевший уже к тому времени чин капитана, остался в полку. Надо заметить, что Семеновский полк проявил среди всей гвардии наибольшую лояльность к новой власти. В начале 1918 года он почти в полном составе влился в Красную армию, охранял Наркомфин и Госбанк и позднее был преобразован в Полк охраны имени товарища Урицкого. И оставался таковым, пока весной 1919 года, тоже в полном составе (как говорится, под фанфары), не перешел возле поселка Выра под трехцветные знамена Северного корпуса генерала Родзянко…
Между тем в охваченную революционным сумбуром Россию вернулся бежавший из немецкого плена Тухачевский. Летом восемнадцатого он – командир красных соединений на Восточном фронте. Энгельгардт решил напомнить о себе старому другу. Он пробирается через бушующую страну из голодного Петрограда в Поволжье, находит однополчанина. Стремительно растущий «красный Бонапарт» Тухачевский в это время уже командир 1-й Революционной армии, ведет операции против Народной армии Комуча, против Чехословацкого корпуса. Энгельгардта он охотно берет под свое крыло, назначает командиром дивизии. Осенью 1918 года бывший барон участвует в боях на Сызрано-Самарском направлении. Его дивизия вносит решающий вклад в ход операции, закончившейся разгромом антибольшевистских сил. Командарм Тухачевский шлет в Реввоенсовет республики донесения, где расписывает воинские таланты и преданность делу революции красного комдива товарища Энгельгардта. Его даже вроде бы собирается наградить именным оружием сам Троцкий. И тут – красный комдив исчезает.
В то время положение Советской республики было крайне неустойчивым. Однопартийная диктатура установлена… Но где? В Москве, Питере, в нескольких городах и губерниях Центральной России. На всем остальном пространстве развалившейся империи уже вовсю полыхала всеобщая война. По стране из конца в конец носились никем не управляемые и не контролируемые «повстанческие» и «добровольческие» «армии», «дивизии», «отряды», возглавляемые удачливыми атаманами. Им было все равно, под каким знаменем убивать и грабить. Больше нравились, конечно, те знамена, под которыми можно было начисто забыть о дисциплине и ответственности. Пока самым вольным было красное знамя, пока оно пламенело символом разрушения старого мира, эти авантюристы и честолюбцы, пассионарии и отморозки охотно вливались в Красную армию – целыми отрядами, во главе с атаманами. Когда с осени восемнадцатого Реввоенсовет республики, руководимый Троцким, начал наводить в армии порядок, восстанавливать дисциплину, добиваться хоть какой-то управляемости – они так же, строем, под звуки маршей, стали уходить к белым. Надо сказать, что Белое движение осенью того года было дезорганизовано страшно. Между его руководителями, лидерами партий, генералами, этническими вождями и денежными тузами шла неостановимая грызня. Порядка по ту сторону дырявого фронта было еще меньше, чем по эту. Искателям приключений, безумцам и уголовникам становилось тем вольготнее у белых, чем опаснее у красных.
