Борис Соколов - На берегах Невы

Колёса телеги шумно вертелись, и всё вокруг благоухало запахом свежескошенного сена. Мы сидели в телеге, изнывая от длинного пути, и тупо смотрели на дорогу. Разговор временами вспыхивал, а временами, становясь бессмысленным, затихал. Моя попутчица, юная казачка с роскошными тёмными волосами, спокойно и безучастно рассказывала о том ужасе, который произошёл в станице. Её голос был странным образом монотонен, а сама она была похожа на придорожную траву. Длинная, зелёная трава напрасно сопротивлялась серой придорожной пыли. Трава выцветала и выдыхалась, а колёса телеги монотонно скрипели и скрипели.

На рассвете гонец из казацкого штаба примчался на лошади в Ларемную. Созвали всех станичников. Множество народа пришло послушать новости.

— Чего случилось-то?

— Командир приказал срочно известить вас, что завтра в Ларемной будут красные. Сколько их — неизвестно. У них есть пулемёты, и даже пушка. Наши люди не могут с ними справиться. Наше дело предупредить. А вы делайте, что хотите. Хотите — сражайтесь, хотите — бегите.

Поднялись крики. Молодёжь кричала:

— Ура! Да здравствуют красные! Покончим со старыми порядками! Долой буржуазию!

Старики сердито ворчали. Старый Гаврила, староста, набросился на молодёжь:

— Побойтесь бога! Предатели! Я вам покажу кузькину мать с большевиками якшаться!

Его без труда успокоили.

Казаки начали думать. Сначала высказался молодой казак Парфён Пименов. У него были мягкие, похожие на женские волосы, усы, и на щеке у него был шрам от пули. На гимнастёрке он носил Георгиевский крест. Он размахивал руками и умолял казаков сопротивляться. Он насмехался над односельчанами.

— А может, вы трусы? Вы, может, боитесь сражаться с красными? Может, вы дрожите от одной мысли о красных?

— Этот Парфён хвастун, — отвечал крупный и бородатый казак Ситов. Он был торговцем.

— О чём ты говоришь? Какое сопротивление? Какое сопротивление у соломинки? Штыки против пушки! Надо выбрать середину.

— Какую середину, Емельяныч! — поднялись голоса.

— Они говорят, что красные воюют только с казаками. Ясно, что нам тут оставаться нечего. С женщинами — другое дело, женщин они не тронут. Судите сами. Если мы уйдём — они разграбят станицу, а может, и сожгут. Если мы останемся — это тоже ничему не поможет. Мое мнение: надо оставить баб стеречь избы, а самим, ясно дело, тикать.

— Отличная идея, большой дурень! — Закричала старая вдова Митрохина, женщина огромных размеров и с ногами, как телеграфные столбы, — Бросить женщин на произвол судьбы!

— Не пугайся, старая перечница, тебя они не тронут! На твою красоту они не клюнут!

Смех, крики, споры, продолжались ещё долго.

С наступлением сумерек вдалеке послышались выстрелы пушки. Казаки, которые решили оставить баб в станице, быстренько собрались. Как и водиться, бабы сильно вопили и плакали, провожая казаков до околицы. Проводя казаков, бабы по быстрому заперлись в избах и закрылись на все ставни.

— Странно, как будто все они вымерли. Часом, они не убежали?

Крепко сложенный красный командир с багровым лицом и револьвером в руке, остановил отряд у входа в церковь. Отряд составляло человек сто красноармейцев, несколько пулемётов и всего одна пушка.

— Товарищи, они прячутся! Видите, все двери позакрывали.

Светловолосый красноармеец с широкими скулами излагал какие-то свои идеи командиру, по-приятельски похлопывая его по плечу.

Солдаты и командиры были пьяны, и многие с трудом держались на ногах. Они отпускали вульгарные шутки и ржали.

— Вы чего? Найдите мне жителей! Вот хата попа! Подать его сюда!

Еле-еле, медленно несколько красноармейцев пошли искать попа, лузгая семечки. Другие разбрелись по станице, гоняясь за курами и утками и выламывая ставни и двери. Шум, перемешанный с руганью, распространился по станице. Вдруг шум заметно усилился, к кудахтанью кур добавились вопли и крики женщин.

Вместо попа, который ушел с казаками, привели его жену. Она была юной и красивой, с тёмными глазами. Испуганная, она плакала, как ребёнок и умоляла отпустить её.

— Мальчики! Берите всё, хлеб, мясо, только отпустите меня.

Красноармейцы не обращали внимания. Возбуждённые её молодым телом, они тащили её, задирая её, и щипая со всех сторон.

Во дворе старой Митрохиной двое красноармейцев гонялись за индейкой. Старуха с огромной кочергой гонялась за ними. Прижатый к углу двора маленький курносый красноармеец с глупым лицом вытащил револьвер и, полузакрыв глаза, выстрелил. Митрохина рухнула на землю. Солдат, улыбаясь, обшарил её карманы. Вытащив ключи и кошелёк, он показал их товарищу, и оба растворились в хате.

Дворняжка подбежала к неподвижному телу и опустила хвост. Вдруг, увидя кровь, дворняга начала лизать её.

— Чего вам надо?

— Впускай! А то сломаем дверь!

— Муж ушёл в поле!

— Открывай без разговоров!

Красноармейцы ломились в большую хату Ситова. Его темноглазая жена была станичной красавицей. Она в страхе забилась и боялась двигаться. В углу плакала её трёхлетняя дочь, испуганная стуками и криками красноармейцев. Наконец дверь не выдержала, и трое красноармейцев ввалились внутрь.

— Что вы хотите? Что вы вламливаетесь как бандиты?

Вид красивой женщины, рассерженной их поведением, ещё более разохотил красноармейцев.

Без лишних слов огромный бородатый красноармеец с сифилитическим носом сгрёб её груди и повалил её на пол. Женщина, отчаянно крича и сопротивляясь, притянула к себе своё дитя, как будто стараясь защититься им. Мужик, взбешённый помехой, схватил ребёнка за ноги и зверски саданул ребёнка головкой о печку. Брызги крови разлетелись по комнате. Затем он набросился на обезумевшую несчастную женщину всем телом и под одобрительные крики товарищей изнасиловал её.

Командир восседал в центре квадрата, очерченного стоящими красноармейцами. На своих коленях он держал жену попа, заливающуюся слезами. Подзадоренный толпой красноармейцев, он бесстыже целовал жену попа и, гнусно смеясь, пробовал петь революционные песни. Одобрительная ржачка раздухаряла его всё больше, и больше.

К вечеру кошмар в станице достиг своего разгара. Чтобы наказать всю станицу за бегство казаков, командир красных приказал доставить к нему сто самых красивых девушек и женщин станицы Ларемной.

Среди пыли и проклятий красноармейцы волокли казачек. К себе в повозку красный командир взял изнасилованную и обезумевшую жену попа. Всю ночь опушка леса, которую красноармейцы выбрали местом для оргии, была свидетельницей скотских сцен. Для сопротивляющихся женщин они вкопали столбы и привязали несчастных к ним. Сначала красноармейцы разорвали их одежду, а затем как с животных содрали кожу. Однако их веселье было прервано обезумевшей, молодой женой Ситова. Она полностью потеряла рассудок, плакала и смеялась одновременно и кричала непонятные слова.