Роберт Мейсон - Цыплёнок и ястреб

— А почему его называют Кольцевым?

— Он из Вест-Пойнта, носит кольцо выпускника.

— А, — таких я пока не встречал. Теперь его напористая, но искренняя манера общаться казалась естественной. — Похоже, хороший парень.

— Да, он такой. Куда лучше предыдущего командира. Этого пидора никто не любил. Вот поэтому он как-то раз проснулся и увидел, что из груди ножик торчит.

Ред рассказал это таким тоном, словно речь шла об обычном способе избавляться от плохих командиров.

— Ты шутишь.

— Ничуть. Он и был и черный, и полный мудак. Мы до сих пор не знаем, кто его пырнул.

— Насмерть?

— Нет. Мы доставили его в Камрань как раз вовремя, — Ред усмехнулся. — Впрочем, все это оказалось к лучшему. Ему на смену прибыл Кольцевой, прирожденный лидер. Понимаешь, о чем я?

Хотя я таких и не встречал, но решил, что да, понимаю.

Клуб, где я побывал, занимал одну половину постройки под жестяной крышей. Вторую половину занимала столовая. Еду разносили вьетнамские официантки. Люди собирались по четверо за столами, покрытыми скатертью. Чистые салфетки, бронзовые приборы. Пока мы ужинали, Ред рассказал, что клуб и талоны на обед оплачивались из общих взносов.

— Но ты особо к этому не привыкай. Мы здесь все равно не бываем.

Не успев поужинать, я услышал звуки гитары со стороны клуба. «Фантом» на взлете включил форсаж и постройка сотряслась — мы находились на базе ВВС. Взлетная полоса располагалась в четверти мили от лагеря Искателей. Мы были маленьким цыганским табором, приткнувшимся в свободном углу большого города.

Мы с Редом прошли в клуб и чей-то голос завыл:

Армейские летчики песню поютО том, как Вьетконгу жару дадутДесант понесется к земле сквозь туманВраг попадется в медвежий капкан.[46]

— Парни, это ужасно, — сказал Кольцевой.

— Можно поменять, но это только начало, — сказал певец, капитан по фамилии Дэринг.

— Можно все это взять и спустить в унитаз, Дэринг, мудила ты, — раздалось с другой стороны бара. Возглас принадлежал человеку с лицом херувима. Это был капитан Кинг, также известный, как Король Неба.

— Ну хорошо, блин, хорошо, — Дэринг раздраженно глянул на Короля. — Может, покажешь, что у тебя есть?

— То, что у меня есть, я вставляю Нэнси между ног, чтоб чавкало. Так, Нэнси?

Нэнси была девушкой-вьетнамкой лет двадцати и у нее было особое разрешение работать в баре до восьми вечера. Остальным вьетнамцам полагалось покидать территорию на закате.

— Не-е-ет! Плохой человек! — она залилась краской.

Насколько я знал, Нэнси никогда не отвечала на вульгарные запросы Короля. Или кого-либо еще. Она была очаровательна, аккуратна, хорошо работала и была прекрасной официанткой. На все авансы она отвечала, что замужем.

— Эй, Мейсон, — увидев меня, Кольцевой откинулся на спинку стула. — Не узнаешь своего товарища?

И он показал на грузного человека, сидящего рядом.

— Не узнаю, сэр.

Кольцевой жестом пригласил меня сесть рядом.

— Это мистер Кэннон, из… — он глянул на Кэннона.

— Рота Д, 227-й, — сообщил Кэннон.

— Прямо за ближайшим углом, — сказал я. — Рад познакомиться.

Кэннон лишь кивнул в ответ. Его что-то беспокоило.

— Ага. В Кавалерии Кэннон водил ганшипы. Но у нас в роте пилотов назначают на машины по их весу. Сам знаешь, какие маломощные эти модели Б, особенно если боеприпасами нагрузить. А потому все наши пилоты ганшипов — такие тощие хмыри, типа тебя.

Я дернулся. Вот почему Кэннон был встревожен. Кольцевой назначал его на слики. И собирался назначить меня на ганшипы.

Кольцевой увидел, что я переменился в лице:

— Что такое?

— Я вожу слики.

— А я вожу ганшипы, — вставил Кэннон.

Кольцевой опустил брови до более официального уровня:

— Короче, это моя политика. Тощие на ганшипах, толстые на сликах. И потом, Мейсон, чего ты беспокоишься? Ганшипы куда безопасней сликов. Большинство попаданий получают слики. На ганшипе у тебя хоть есть из чего стрелять в ответ.

«Фантом» загрохотал на взлете.

Дэринг изменил строчку:

— …Враги попадутся в медвежий капкан.

— Я налетал шестьсот боевых часов пилотом слика. Весь мой опыт — это слики. И я пока живой. Не хочу ничего менять на этом этапе игры.

— Я тоже, — сказал Кэннон. — Я тоже пока живой и менять ничего не хочу.

— Шестьсот часов? — Кольцевой, похоже, впечатлился.

— Именно так.

— Блин. В нашей роте почти все, даже Дикон — это триста часов максимум, — Кольцевой постучал своим кольцом по столу. — Небось все жопы себе отлетали, а?

— Ага. И я знаю, что такое слик.

— А я — что такое ганшип, — сказал Кэннон.

— Блин! — кажется, Кольцевой растерялся. — У меня же политика, вы понимаете.

Кэннон мрачно откинулся на спинку стула. Еще один ебаный любитель инструкций, думал я.

— Ладно, ладно, хорошо, блядь. Идет она на хуй, моя политика. Кэннон, летаешь на ганшипах. Мейсон, летаешь на сликах, — Кольцевой ухмыльнулся. — И это приказ.

— Есть, сэр, — сказал я.

— Годится, — отозвался Кэннон.

— …И враг будет пойман в медвежий капкан,

— завывал Дэринг.

— Нет, нет, нет, — внезапно Кольцевой обернулся к кругу поэтов-песенников. — Ужасно, ужасно, ужасно.

Король Неба упал на колени, зажав себе уши:

— Я сейчас сблевану! — вскричал он, согнулся и оглушительно рыгнул.

— Короче. Будет нормальная песня — на два дня поедем в Сайгон на конкурс, — объявил Кольцевой. — Вы же не против два дня хуи пинать в Сайгоне, так?

Это объяснение ударило меня как обухом по голове. Конкурс? Конкурс песни? Кэннон, скрестив руки на груди, посмотрел на меня и покачал головой. ОЧЕНЬ СТРАННЫЕ РЕБЯТА.

Поэты заспорили; Дэринг снова заиграл. На этот раз три человека из двадцати, что были в клубе, подхватили. Пока они пели, я увидел, что на стене что-то движется. Над стойкой бара был приделан человеческий череп, клацавший челюстью в такт. Король Неба, сидя за стойкой, дергал за веревочку:

— Давай пой, Чарли!

— Чарли? — спросил я Реда.

— Да, док сделал его из головы ВК, которую мы притащили.

Я кивнул. Какое еще имя можно было дать голове ВК?

Песня завершилась.

— Блевотина, — сказал Дикон.

— Думаешь? — Кольцевой глянул на него с тревогой.

Дикон был одним из двух командиров взводов в «Искателях». А еще он числился ротным инструктором и на полставки подрабатывал местным мудрецом. Волосы его седели, лицо было приятным и искренним. Кольцевой ему безоговорочно доверял.