Че, любовь к тебе сильнее смерти! Писатели и поэты разных стран о Че Геваре - Александр Иванович Колпакиди
Все это не могло не вызвать резкого недовольства США. При прямой поддержке американцев олигархи Боливии резко активизировали антиправительственную деятельность, откровенно заявляя о своих политических целях. Участь самого Буша была предрешена: ночью 23 августа он при весьма темных обстоятельствах «покончил с собой». Президентский пост занял политический противник Буша и ставленник крупных промышленников генерал Карлос Кинтанилья Кирога…
Сентено
– Вы знаете… – вдруг произносит посол, и ты поневоле вздрагиваешь, тут же смущаясь своей реакции.
– Знаете, Герман… По поводу вашей статьи… – повторяет он, и голос его заметно твердеет. – Теоретически она интересна. Глубока, свежа в выводах. Но…
Он делает паузу. Судя по голосу, он словно совсем освоился, стряхнул с себя неведомое наваждение.
– …Ведь на самом-то деле благие намерения почти всегда выходят боком. И разве история нашей многострадальной Боливии – не самое яркое тому подтверждение? И какая, в принципе, разница – олигархия или революция? Не потому ли армия и не может выбрать, как вы сами совершенно справедливо отмечаете в вашей статье…
– Вы считаете, сеньор Сентено, что выбор бессмыслен?
– Просто в каждом конкретном случае существует огромная дистанция. А она-то в итоге и оказывается фактом истории. Д и с т а н ц и я! Непонятно? Попробую пояснить… Ну, любое противостояние, антитеза, к примеру, ваши «олигархия» и «революция»… Или, говоря юридическим языком, – сторона защиты и сторона обвинения… Ведь дистанция, отделяющая адвоката от прокурора, рано или поздно становится пропастью, непреодолимой пропастью…
– Я понял вашу мысль, сеньор Сентено. Ваш пример из судебной практики…
– А, наглядно получилось? – самодовольно откликнулся голос из тени. – Да… ведь у меня, молодой человек, юридическое образование. Начинал я в адвокатуре…
– В какой-то степени оба призвания созвучны. И солдат, и адвокат защищают…
– Браво, браво. Не могу удержаться от комплимента в адрес Буша-младшего… Да, вы совершенно правы… Охранительные функции. Защита народа. И не важно, от чего – от красных бацилл или от ненасытных янки – от любой ереси, которая стремится нажить себе капитал за счет нашей родины.
– Всё-таки левых трудно обвинить в погоне за дивидендами. Вот и вы в прошлый раз говорили о каком-то расчете…
– А, вы запомнили!.. – голос Сентено разом вдруг потерял всё по крупицам собранное спокойствие. С каким-то заполошным восклицанием посол вынырнул из своего убежища и вперился в тебя лихорадочным взором. – Да, я говорил о расчете… Он всё рассчитал. Да-да… Дивиденды… Еще какой расчет! Этим гринго с их изъеденными «фаст-фудом» мозгами и не снились такие дивиденды. Где уж им… не доросли эти скауты в коротеньких штанишках… Вы еще слишком молоды, Герман, чтобы понять это… Это такая игра, в которой на кон ставится нечто большее, чем всё… Много больше. И тот, кто принимает решение и становится на этот путь… Он начинает отдаляться от остальных. Расстояние превращается в бездну, пространство – в вакуум. В пустоту. Пустота растет вокруг тебя, она поглощает всё: самых близких людей, все те жалкие радости и удовольствия, которые сулит тебе бытие. Пустота. Ради того, большего, ты обрекаешь себя на нее. Ты обрекаешь себя на неё. Вот и Че… Он принес их всех в жертву. И даже свою ненаглядную Таню. А ведь он… Ха-ха… Или они думали, что мои офицеры в бирюльки играют? Они недооценили Салинаса. Ради того, чтобы выполнить приказ, он бы придушил и собственную мамашу. Он пошел бы на это… Солдаты капитана Варгаса Салинаса сделали из арьергарда решето, фарш «Партизанский». Они перекрасили воды брода Йесо в их любимый красный цвет… Но после брода Йесо еще было ущелье Юро. А потом Игуэрра…
Ты молча слушаешь, боясь вклиниться в этот горячечный монолог.
– Да, Игуэрра… – гримаса видимой боли перекосила его лицо, когда он произнес это слово. Посол сделал паузу, словно приходя в себя после болевого шока, а потом продолжил:
– Уж кто-кто, а Гевара… – он, словно поперхнувшись сигарным глотком, закашлялся, но, отдышавшись, с усилием сказал:
– Он знал о дистанции всё. Он знал, что это единственный путь… Единственная возможность достичь пустоты – самому её сделать. Создать её. Собственными руками. Потому он и не придавал словам большого значения. «Лучший способ сказать – это сделать». Знаете, чьи это слова? Да, это мог сказать только он.
– Но позвольте, сеньор Сентено… Где же тут прозорливость и пророческий дар?.. Трудно подобрать более яркий пример абсурда и нерасчетливости, чем боливийский поход Че Гевары…
– Ха-ха-ха… абсурдность… – нервный, почти болезненный смех прорвал неровную пелену дыма над столом. – Повсюду, повсюду, повсюду… Вы говорите «абсурдно»… Здесь, на родине Сартра и Камю, я бы советовал вам деликатнее обходиться с этим понятием. Понятием… Понтием…
– Сеньор Сентено… Сеньор…
– Ах да, о чем мы?.. Да, так вот, об абсурде… Вы, наверное, слышали о «Проклятии Че»? Вот оно уже добралось и до Торреса…
– «Оно»? Вы имеете в виду убийство в Буэнос-Айресе? Похоже, что никакой метафизикой здесь не пахнет. Красные экстремисты, которых науськивают кубинцы…
– Не торопитесь с выводами. Ведь были еще Барриентос и Кинтанилья, был страшный конец Селича… А гибель лейтенанта Уэрты? Красными там и не пахло. Красным был его труп, разбившийся на автомобиле в лепешку… А как вы объясните астму, которая вдруг принялась душить по ночам бедолагу Родригеса. Как он торжествовал тогда, в Игуэрре. Его прямо-таки распирало от ощущения победы. Он никак не мог угомониться, ругался с солдатами, а когда притащили ослепшего партизана-перуанца, принялся колоть его штыком. А потом он взялся за Че: орал на него, таскал за бороду и грозился пристрелить. Какими смешными, наверное, казались Че эти угрозы!.. Он всё рассчитал. И торжествовали они недолго. Глупец Родригес… Он думал, что надежно укрылся в своем неприступном Майами. Представляю, как он сидит там, в своем роскошном особняке на берегу океана, и в холодном поту ожидает прихода бессонной ночи, в обнимку с которой придет и она и начнет снова и снова душить его…
Пузырь пустоты вновь стал заполнять онемевшую комнату.
– Что-то в горле пересохло, – произнес, наконец, Сентено, таким глухим и, действительно, иссохшим голосом, точно он доносился из склепа. – Предлагаю смочить голосовые связки коньяком.
– У вас отменный коньяк, сеньор посол.
– А что вы скажете по поводу засухи, которая опустошила окрестности Вальегранде в тот год? – на
