Винсент Буглиози - Helter Skelter: Правда о Чарли Мэнсоне

Цель Мэнсона: сосредоточить в своих руках всю линию защиты. В зале суда, как и за его пределами, Чарли намеревался держать “Семью” под полным единоличным контролем.

Мэнсон сказал суду, что хотел бы представлять собственные интересы, потому что “юристы играют людьми, а я — личность и не хочу, чтобы мною помыкали в такой важный для меня момент”. Большинство юристов заинтересованы лишь в одном: в собственной славе, заявил Мэнсон. В последнее время он повидал их достаточно и (как ему кажется) знает о чем говорит. Любой адвокат, ранее работавший в Офисе окружного прокурора, для него неприемлем, добавил он. Он выяснил, что еще двум подсудимым суд назначил адвокатов, прежде служивших заместителями окружного прокурора (Кабаллеро и Парт).

Судья Кини объяснил, что многие адвокаты, занимающиеся уголовными делами, вначале набирались опыта в кабинетах окружного, городского или государственного прокурора. Знание о том, как работает сторона обвинения, часто идет на пользу их клиентам.

Мэнсон: “Это неплохо звучит в ваших устах, но скверно — в моих ушах”.

“Ваша честь, — продолжал Мэнсон, — я нахожусь в сложной ситуации. Средства массовой информации уже казнили и похоронили меня… Если кто-то и загипнотизирован, так это — простые люди, которым скармливают одну ложь за другой… В мире не существует такого адвоката, который мог бы представлять в суде меня как личность. Мне придется делать это самому”.

У судьи Кини возникло предложение. Он договорится с опытным адвокатом, чтобы тот посовещался с Мэнсоном. В отличие от всех прочих адвокатов, с которыми Мэнсону приходилось общаться, у этого не будет ни малейшей заинтересованности в том, чтобы представлять его в суде. Его роль будет заключаться лишь в обсуждении с клиентом вопросов процессуального характера, в том числе и возможных опасностей самостоятельной защиты. Мэнсон принял предложение, и уже после роспуска суда Кини договорился с Джозефом Боллом, бывшим президентом Государственной ассоциации адвокатов и бывшим главным советником комиссии Уоррена по расследованию убийства Кеннеди, о его встрече с Мэнсоном.

Мэнсон говорил с Боллом и счел его “весьма достойным джентльменом”, о чем и заявил судье Кини 24 декабря. “Мистер Болл, вероятно, разбирается во всем, что касается сферы закона, но он не понимает нынешний разрыв поколений; он не понимает общества, исповедующего свободную любовь; он не понимает людей, стремящихся выбраться из-под всего этого…”

В свою очередь, Болл счел Мэнсона “способным, интеллигентным молодым человеком, рассудительным и спокойным… ” Хотя Болл и пытался (безуспешно) убедить Мэнсона в том, что в его собственных интересах было бы воспользоваться услугами опытного юриста, Мэнсон, вне всякого сомнения, произвел на него положительное впечатление. “Мы обсудили различные вопросы права, и, на мой взгляд, он обладает восприимчивым умом… Чрезвычайно восприимчивым. Кстати говоря, ум у него ясен и тонок, с чем я и поздравил его в конце нашей беседы. Мне кажется, я уже говорил вам, что у него высокий коэффициент умственного развития. Иначе он не мог бы общаться со мной на подобном уровне”. Мэнсон “не настроен враждебно по отношению к обществу, — сказал Болл. — И он считает, что если на суде ему будет предоставлена возможность защищаться самостоятельно, если присяжные и Суд смогут видеть его и выслушать его, то все эти люди обязательно поймут, что Чарльз Мэнсон — не из тех, кто совершает кошмарные преступления”.

Когда Болл закончил, судья Кини более часа опрашивал Мэнсона о его познаниях в вопросах судебной процедуры и о возможной ответственности по пунктам предъявленного ему обвинения, все это время разве что не умоляя его пересмотреть свою позицию и отозвать собственную просьбу о самостоятельной защите.

Мэнсон: “Всю мою жизнь, сколько я себя помню, я пользовался вашими советами. Ваши лица сменялись одно другим, но это все тот же зал суда, все та же структура… Всю свою жизнь я провел в маленьких закрытых помещениях, Ваша честь. И я научился мириться с этим… У меня нет иной альтернативы, кроме как сражаться с вами всеми доступными мне средствами, потому что вы сами, и окружной прокурор, и все юристы, с которыми я когда-либо сталкивался, вы все защищаете одни и те же ворота, играете в единой команде. Полиция занимает вашу сторону, и газеты тоже занимают ее, и вся эта машина борется со мною лично… Нет. Я не изменил своего решения”.

Судья: “Мистер Мэнсон, я заклинаю вас не предпринимать этого шага; я заклинаю вас либо назвать своего адвоката, либо, если вы не можете этого сделать, разрешить Суду назначить его”.

Тем не менее Мэнсон хорошо все обдумал, и в итоге судья Кини заключил: “В глазах Суда вы совершаете прискорбную и даже трагическую ошибку, заняв эту позицию, но мне не удалось убедить вас в этом… Мистер Мэнсон, отныне вы — собственный адвокат”.

Канун Рождества. Я работал до 2 часов ночи, после чего отправился домой, взяв выходной на следующие сутки.

26–31 декабря 1969 года

Звонок из ДПЛА. Повар из “Брентвуд кантри клаб” говорит, что тем человеком, перед домом которого около часа ночи 9 августа остановились умыться убийцы Тейт, был Рудольф Вебер, старший стюард клуба.

Захватив с собой полицейского фотографа, который должен был сделать снимки участка перед домом, мы с Калкинсом отправились повидать Вебера в его доме по адресу: Портола-драйв, 9870 — это улица, отходящая от Бенедикт Каньон-драйв менее чем в двух милях от усадьбы Тейт. И, уже слушая рассказ Вебера, я не переставал поражаться, какой он идеальный свидетель. У него была прекрасная память, он рассказывал лишь то, о чем помнил, и не старался восполнить пробелы в рассказе выдумками. Он не сумел уверенно опознать людей, запечатленных на снимках, которых я вручил ему целую кипу, зато его основное описание полностью совпало: все четверо были молоды (Уотсон, Аткинс, Кренвинкль и Касабьян едва перешагнули через двадцатилетний рубеж), мужчина был высок (рост Уотсона — шесть футов один дюйм), а одна из девушек — наоборот (рост Касабьян — пять футов один дюйм). Описание автомобиля — которое так и не появлялось в прессе — совпало с точностью до выцветшего пятна вокруг планок с номерами. Отчего же он в таких деталях описывает машину, но мало что может сказать о внешности приехавших на ней? Очень просто: когда он последовал за четверыми неизвестными к автомобилю, то посветил фонариком на номера; когда же он встретил этих людей на улице, у поливального шланга, все они находились в тени.

У Вебера был заготовлен для нас сюрприз, и немалый. Вслед за происшествием, подумав, что эти четверо могли ограбить кого-то поблизости, Рудольф записал номер автомобиля на бумажку. Ну, ее он давно уже выкинул (у меня екнуло сердце), но номер все еще помнит. GYY 435.