Юрий Зобнин - Дмитрий Мережковский: Жизнь и деяния
– Подадите ли вы мне теперь руку, Зинаида Николаевна?
– Общественно – нет, никогда… Но лично – да.
В августе 1921 года Блок умрет от истощения и психического расстройства.
* * *Зато нисколько не удивила Мережковских «послеоктябрьская» позиция другого их давнего знакомца – Валерия Яковлевича Брюсова. Тот, в отличие от Блока с его стихийными, «невыразимыми» движениями души, вполне сознательно избрал путь сотрудничества с большевиками.
С творчеством Брюсова Мережковские впервые познакомились в 1895 году, когда в редакцию «Северного вестника» из Москвы пришла книга стихов «Chefs-d'Oeuvre». «Шедевры» были, по словам Гиппиус, «несомненным декадентством», уже никого в то время в Петербурге не удивляющим, – нарочитые «дерзания» с сознательной целью эпатировать консервативную читательскую аудиторию:
Идем: я здесь! Мы будем наслаждаться, —Играть, блуждать в венках из орхидей,Тела сплетать, как пара жадных змей!День проскользнет. Глаза твои смежатся.То будет смерть. – И саваном лианЯ обовью твой неподвижный стан.
(В. Я. Брюсов «Предчувствие»)Однако Гиппиус заинтересовалась автором: за всей этой модернистской экзотической бутафорией она почувствовала некую подлинную лирическую энергию и «изобразительное» мастерство:
Прокаженный молился. ДорогаИзвивалась по сдвинутым скалам;Недалеко чернела берлога;Были тучи стремительны; строгоВетер выл по кустам одичалым.
(В. Я. Брюсов «Прокаженный»)Гиппиус вспоминает, что скептически настроенные «редакционные критики» (Мережковский и Минский) были удивлены ее настойчивым уверениям, что автор «Chefs-d'Oeuvre» – «явно не без таланта». Поскольку имени Брюсова никто не знал, поначалу решили, что «Шедевры» подписаны псевдонимом – от «предсказаний Брюса» в календаре Гатцука,[23] но вскоре выяснилось, что это – подлинное лицо, «очень молодой москвич из среднего купечества, и, кажется, в Москве им интересуются».
Личное знакомство Мережковских с Брюсовым произошло во время визита последнего в Петербург 8 декабря 1898 года. «Скромный, приятный, вежливый юноша, – передает Гиппиус свои впечатления. – Молодость его, впрочем, в глаза не бросалась – у него и тогда была небольшая черная бородка. Необыкновенно тонкий, гибкий, как ветка. И еще тоньше, еще гибче делал его черный сюртук, застегнутый на все пуговицы. Черные глаза, небольшие, глубоко сидящие и сближенные у переносья. Ни красивым, ни некрасивым назвать его нельзя – во всяком случае интересное лицо, живые глаза. Только если долго всматриваться, объективно отвлекшись мыслью, – внезапно поразит вас его сходство с шимпанзе».
No comment.
Впрочем, и брюсовское впечатление от Мережковских было… странным. Брюсов хорошо помнил, какое ошеломляющее, «судьбоносное» значение для его творческого развития имели статьи Мережковского 1880-х – начала 1890-х годов и поэма «Вера». Тем не менее полностью принять идеализм Мережковского, особенно в личном общении, Брюсову, с его «купеческим» здравым московским прагматизмом, было невмоготу.
Помимо того, Брюсов опять-таки в силу своей «купеческой наследственности» был человеком дела. Любые «декларации» интересовали его лишь постольку, поскольку они могли быть каким-то понятным для него образом реализованы на практике. «Глобализм» же установок Мережковского оставлял Брюсова равнодушным, ибо ни «трансформации» человечества в новый вид, ни возникновение «Церкви Духа» в горниле революционных потрясений Валерий Яковлевич представить себе как реальную перспективу ближайшего будущего никак не мог. К этому следует добавить, что брюсовской «основательности» в установках и поступках претила легкость, с которой Мережковский переходил к новым «идеологическим увлечениям».
«Хорошо Мережковскому, который перепархивает с пушкинианства на декадентство, с декадентства на язычество, с язычества на христианство, с христианства на религию Троицы и Духа Святого», – жаловался Брюсов в 1906 году. Для самого Брюсова положение «строгого художника», ценителя красоты и принципиального «индивидуалиста» (свои собственные убеждения – религиозные и общественные – он считал «частным делом», никому их не навязывал и даже в переписке с многочисленными «учениками и последователями» всегда ограничивал темы разговора сугубо «эстетическими» и «литературными» сведениями) казалось гораздо предпочтительнее роли «пророка»:
Ты должен быть гордым, как знамя;Ты должен быть острым, как меч;Как Данту, подземное пламяДолжно тебе щеки обжечь.
Всего будь холодный свидетель,На все устремляя свой взор.Да будет твоя добродетель —Готовность взойти на костер.
Быть может, все в жизни лишь средствоДля ярко-певучих стихов,И ты с беспечального детстваИщи сочетания слов.
(В. Я. Брюсов «Поэту»)В 1900 году Брюсов вместе с московским меценатом С. А. Поляковым и поэтами Константином Бальмонтом и Юргисом Балтрушайтисом создает издательство «Скорпион», а в 1904 году – ежемесячник «Весы», который был целиком обращен к «чистому искусству». Мережковский поначалу отнесся к появлению «Весов» неприязненно. В девятом номере «Нового пути» за 1904 год появилась его статья «За или против?», в которой Мережковский упрекал главных сотрудников «Весов» – Валерия Брюсова, Вячеслава Иванова и Андрея Белого – в промедлении с ответом на вопрос: «С Христом они или против Христа?» Но предприятие Брюсова оказалось гораздо более жизнеспособным, чем журнал Мережковских, и после закрытия «Нового пути» Мережковский и Гиппиус начинают регулярно помещать на страницах «Весов» свои произведения (Гиппиус вскоре становится постоянным литературным критиком брюсовского журнала, подписывая свои статьи псевдонимами «Антон Крайний», «товарищ Герман» и «Алексей Кириллов»).
Брюсов, верный своему сугубо «эстетическому» критерию при отборе сотрудников, никак «тематически» не ограничивал обоих супругов, но в глубине души не считал их собственно «художниками» в той полноте, которую главный «весовец» всегда фиксировал словом «поэт» (в его лексиконе это понятие восходило к греческому первоисточнику, означавшему как «стихотворца», так и «творца» вообще).
«Большинство [символистов], – писал Брюсов о предоктябрьской литературе, – даже перестало быть именно „поэтами“. Мережковский – прежде всего – мыслитель и романист; А. Белый – тоже; Сологуб – романист; Минский – философ и публицист; Гиппиус – критик. Только Бальмонт и Блок – поэты, par excellences Третьим русским „поэтом, par excellence“, Брюсов, как это легко понять, считал себя.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});