Эдвард Радзинский - «Друг мой, враг мой…»
– «Проститутка Троцкий» – так Владимир Ильич его называл! – заметил Ягода.
– Мы поручим старому большевику товарищу Фудзи показать, что демонстрации обычно организовывали мы, а они на них только выступали… Товарищ Ягода, ты пока свободен…
Ягода ушел.
Я понял: несмотря на презрительный тон, Коба обеспокоен. У него у самого в глубине души оставался этот пиетет: хоть вчерашние, но вожди. Ведь он тоже был старый партиец. И еще он осознавал, сколько иностранных журналистов соберется завтра на площади.
– Ты должен все организовать, Фудзи. Докажи мерзавцам завтра, что их время прошло.
Но я решил уговорить его оставить их в покое. Ведь все они были знаменитые старые партийцы.
– Послушай, Коба…
Он не позволил закончить:
– Ты – мой друг или ты – их друг? Тебе надо выбрать раз и навсегда.
Я недолго думал. Да, они – знаменитые революционеры. Но моим другом, моим братом был он.
– Я сделаю, – сказал я.
Мы хорошо научились при царе, а потом в Коминтерне и организовывать демонстрации, и разгонять их. За день я все подготовил.
7 ноября 1927 года, в день десятилетия нашего переворота, большая толпа молодежи собралась у памятника Пушкину. Образованная партийная молодежь любит быть в оппозиции. В отличие от новой полуграмотной партийной массы, они боготворили блестящего Троцкого с его космическими планами мировой Революции. Эта молодежь не могла полюбить моего друга с его унылыми речами. Коба был для них воплощением партийного бюрократа.
К молодым партийцам присоединились студенты Московского университета и Промышленной академии. Над колонной поднялись портреты Троцкого, Зиновьева и транспаранты с лозунгами: «Да здравствует мировая Революция!», «Да здравствуют вожди мировой Революции – Троцкий и Зиновьев!».
Вся эта праздничная молодая толпа с революционными песнями двинулась по Тверской улице прямиком к Красной площади. Шли весело. Страстно пели любимую песню старых партийцев – «Мы жертвою пали в борьбе роковой…» (Песня оказалась «в руку»! Всех этих несчастных молодых демонстрантов в 1937 году расстреляет памятливый Коба.)
Тогда по мере движения в колонну начал просачиваться мой «простой народ» – переодетые сотрудники ОГПУ. Они слились с массой. Так все вместе дошли до Охотного Ряда. Здесь, недалеко от Кремля, с балкона бывшей гостиницы «Париж», вожди оппозиции должны были обратиться к подошедшей колонне.
На балконе появились они – старая ленинская гвардия. Вчерашние члены ленинского ЦК, организаторы Октябрьского восстания, друзья Ильича – Смилга и Преображенский. Они дружно выкрикнули: «Назад к Ленину!» Весело развесили на балконе кумачовый транспарант с этим лозунгом. Колонна подхватила, начала скандировать: «Назад к Ленину!», «Даешь мировую Революцию», «Ура! Ура!»…
Я подал знак. Тотчас включились мои люди в толпе. Эти «возмущенные трудящиеся» принялись свистеть в заготовленные свистки, бросать в балкон принесенные помидоры. С каждой минутой моих людей становилось все больше. Они как бы подходили – все те же «случайные прохожие», простой народ, возмущенный демонстрацией. Кричали, вопили во все глотки: «Буржуазные сынки!», «Долой контру!», «Ильич таких стрелял!»…
Наконец раздался клич: «Бей гадов! Бей буржуев!»
И началась заготовленная потасовка. Тренированные чекисты-«трудящиеся» успешно избили молодых «буржуев»! Только тогда появилась милиция и стала разгонять дерущихся, точнее, увозить «буржуйских сынков» в отделение.
Но остатки «буржуйской молодежи» стояли живой стеной у входа в гостиницу, не давая моим людям ворваться в помещение. Однако я был готов и к этому. Я с вечера ввел в гостиницу своих «коридорных». «Коридорные» выбросили из окон веревочные лестницы. И по ним представители «возмущенного народа» начали штурмовать здание – лезть на балкон. Под радостное улюлюканье «трудящихся» один из наших достиг балкона и сорвал лозунг. В это время ворвавшийся наконец в здание «возмущенный народ» принялся избивать отступивших в гостиницу «буржуйских сынков». «На закуску» появились верные Кобе партийцы во главе с тогдашним его сторонником секретарем райкома партии Рютиным. Они особенно поусердствовали в потасовке (точнее, избиении), «отстаивая по-мужски линию партии». Крепко досталось, невзирая на возраст, «ленинской гвардии». В довершение победы какой-то тип из нашего «народа» вышел на балкон и прокричал: «Да здравствует товарищ Сталин! Товарищ Моисей вывел евреев из Египта, вот так же товарищ Сталин выводит их из Политбюро».
Толпа гоготала и аплодировала. В ней уже были не только мои люди. К нам примкнул действительно простой народ.
Вновь раздалось столько лет не слышанное «Бей жидов!».
…Они все потом окажутся в одной братской могиле – и избитые в тот день отцы Октябрьского переворота Смилга и Преображенский и избивавший их Рютин. Всех их отправит пулей в бездонную могилу в Донском монастыре друг мой Коба.
Начало конца ленинской партии
Уезжая в Лондон, я пришел проститься. В кабинете Коба положил передо мною листок, напечатанный на машинке, – постановление Политбюро. Это было то, чего никак не ожидали недавние «кремлевские бояре». Знаменитых партийцев – Радека, Смилгу, Муралова, Преображенского – Коба выгнал из партии и отправил в ссылку к восторгу новой партийной массы. Да что они! В год десятилетия Октябрьского переворота вожди партии, члены Политбюро, отцы Октябрьского переворота Троцкий, Зиновьев и Каменев также лишились партийных билетов.
Коба преспокойно разделался со всеми отцами Октября. Вот так он отменил главный ленинский закон о неприкосновенности партийцев. Вчерашние вожди были ошарашены.
Но пытались острить. Главный шутник партии Радек, сдавая партбилет, сказал: «Один билет отняли, но два-то осталось». И показал два билета в театр. Другие острили горше: «Вернулась молодость: опять в ссылку, как при царе».
Не знали голубчики: то, что задумал мой беспощадный друг, не могло случиться с ними ни при каком царе!
Но я знал Кобу. И мне было жаль их. У этих партийных вождей и у Кобы были разные биографии. До тридцати семи лет вся его жизнь прошла в тюрьмах или в ссылках. Для него охранники, тюрьма, ссылка – это будничность, повседневность. Потому, к изумлению партийных говорунов, он так легко ссылал и сажал! Для моего друга это было возмездие. Все предреволюционные годы он им служил, чтобы они могли наслаждаться жизнью, с комфортом спорить в парижских кафе, пока он отбывал очередную ссылку. Теперь он давал им возможность прочувствовать его прежнюю жизнь. И еще… Коба хорошо читал отчеты Ягоды. Он знал, что за два десятилетия власть, почет, деньги, женщины совершенно преобразили вчерашних революционеров-идеалистов. Они «сильно подразложились». При царе тюрьма, ссылка казались им подвигом, теперь – ужасом.
