Евгений Дырин - Дело, которому служишь

- В воздухе я не теряюсь, товарищ генерал, - сказал он твердо.

- Значит, Берлин недалеко... Ну что же... Может быть, все-таки поработаем?

Белаш поднялся и вышел.

Полбин посмотрел ему вслед и подумал: "А ведь верно, не теряется в воздухе. Только сегодня я ему наградной лист на "Красное знамя" подписал. То-то обрадуется, когда узнает. Первый боевой орден!"

Он углубился в работу. Статья об ударах пикировщиков по артиллерии подвигалась медленно. "Пикировщик - снайпер бомбометания и, следовательно, одна из центральных фигур на поле боя, - писал он. - Действуя по артиллерии врага, пикировщик непосредственно участвует в самой гуще боя, активно вмешивается в ход боя, точными ударами расчищая путь пехоте. Поэтому надо постоянно воспитывать летные кадры в духе правила: "Борьба с артиллерией самая почетная, хотя и сложная задача пикировщика".

Полбин закончил работу через час. Выйдя в комнату дежурного, он увидел, что Белаш спал, привалившись головой к ящику телефонного аппарата. Рядом лежал затрепанный номер журнала "Красноармеец" с кроссвордом, который был заполнен карандашами всех цветов - каждый дежурный писал своим.

Открыв дверь в коридор, Полбин увидел часового с автоматом на ремне.

- Пусть отдохнет, - сказал ему Полбин, кивнув на Белаша. - Разбудите, если кто позвонит. Дверь я оставлю так.

На клочке бумаги он быстро написал: "Я на радиостанции. Звонить туда. Полбин".

Листок он положил на крышку аппарата.

Глава VIII

Самолет пикировал.

Земля валилась навстречу, словно не "Петляков", дрожа от напряжения, несся к ней, а разом поднимались вверх серые осенние поля, дороги, рваные пятна голых рощиц, в которых притаилась вражеская артиллерия. Тусклая лента Днепра набухала, становилась все шире и шире, - казалось, река на глазах выходила из берегов. Так бывает в кино, когда экран вдруг быстро идет на зрителя и все вырастает, увеличивается в размерах.

Белаш был замыкающим в небольшой группе самолетов. Бомбили "вертушкой", уже по второму заходу.

- Сброшены! - воскликнул штурман Светлов. Самолет, освобожденный от бомбового груза, облегченно вздрогнул. Повинуясь рефлексу. Белаш чуть отжал штурвал.

Он не знал, что эту ошибку будет так трудно исправлять. Он даже не сразу понял, в чем состояла ошибка.

Когда самолет стал выходить из пике, Белаш взглянул на приборы, чтобы проверить высоту вывода. Она вполне отвечала заданной - восемьсот метров. Надо было догонять летевшего впереди Гусенко, чтобы встать ему в хвост.

Вдруг Светлов сильно ткнул его рукой в плечо. Белаш удивленно обернулся.

У штурмана было такое выражение лица, как будто, проснувшись, он увидел на своей подушке ядовитую змею. Бслаш проследил за его взглядом и почувствовал, как холод прошел у него по спине.

На правом крыле самолета лежала бомба. Она уютно устроилась между мотором и фюзеляжем. Своя бомба! Черное тело ее лоснилось, отверстие ушка подвески было забито остатками тавота. "Жирно смазывают", - некстати подумал Белаш, а в следующую секунду вдруг ощутил, что не слышит гула моторов. Какой-то высокий, зудящий звук ворвался в уши, вытеснив все. Да, лейтенанту казалось, что он слышит, как жужжит ветрянка взрывателя, поблескивающая в головной части бомбы.

И опять совсем неподходящие мысли промелькнули в мозгу Белаша. Он увидел себя в классе на занятиях по бомбардировочному делу. Чертеж на стене изображает взрыватель в разрезе. Тонкое жало бойка на пружинке удерживается ветрянкой, похожей на безобидную детскую мельницу из бумаги. "Как только ветрянка под действием струи воздуха вывернется, - объясняет преподаватель, можете считать, что ваш взрыватель на боевом взводе. Достаточно легкого удара о препятствие, и произойдет взрыв"...

И ветрянка вывернулась. Блестящий диск в головной части бомбы исчез. Но жужжание в ушах Белаша не прекращалось.

Он летал недавно, но привык чувствовать себя в воздухе ничуть не хуже, чем на земле. Видные из кабины крылья самолета он воспринимал как твердую, надежную опору. В бою, под огнем зениток, он знал, что эти крылья вынесут его из любой беды, лишь бы моторы пели свою бодрую песню.

Но сейчас, сию секунду, может произойти непоправимое. Опора может разлететься в куски, и самолет, кувыркаясь, пойдет к земле, как туловище стрекозы с оторванными крылышками.

Нечего было и думать о том, чтобы занять свое место в строю. Человеку, на котором загорелась одежда, надо держаться подальше от пороховых складов. В поле, в реку, куда угодно! Только обезумевший трус побежит на людей.

Белаш решительно развернул самолет в сторону и услышал голос штурмана:

- Что будем делать, командир?

Светлов вопросительно потянулся к ручке аварийного открывания фонаря кабины. Он ждал приказания выброситься с парашютом.

Виктор Светлов был моложе Белаша. Только недавно со звездочкой младшего лейтенанта он пришел из училища. Еще раньше он учился в фармацевтическом институте, на курсе был один среди множества девушек и, должно быть, невольно усвоил какие-то женские манеры, которые, впрочем, не казались странными при его внешности - белокурых волосах, тонких чертах лица и гибкой талии. "Барышня", - сказал Панин, когда он появился в полку, но Белаш, у которого был ранен штурман, попросил его в свой экипаж и не мог пожаловаться на то, что Светлов уступает своему предшественнику в быстроте и точности штурманских расчетов.

- Сиди, Светлячок, - ответил летчик. - Скинем...

А сам подумал о Викторе: "Красивый парень. Видно, где-то по нем сохнет..." И тотчас же вспомнил Катю Монахову, ее карточку, оставшуюся в чемодане на квартире.

Он старался вести самолет вдоль Днепра: здесь не угрожали немецкие зенитки.

В шлемофоне затрещало, раздался голос Гусенко:

- Петя! Куда поплелся? Ранен?

- Ничего, дойду, - ответил Белаш. Ему и некогда было объяснять насчет бомбы, да и не следовало этого делать: Гусенко мог приблизиться, а в случае взрыва в воздухе...

Белаш резко ввел машину в пикирование, надеясь сбросить бомбу вперед. "Хорошо, что Иваницкий, - вспомнил он о стрелке-радисте, - не просится прыгать"...

Но тут же в шлемофоне послышался задорный, почти веселый голос сержанта Иваницкого:

- Не хочет, командир! Она стабилизатором за кромку крыла зацепилась!..

- Спихнем, - сквозь зубы сказал Белаш и еще резче бросил самолет в пике.

Бомба чуть приподнялась на крыле, а при выводе из пикирования опять мягко прильнула к гладкой металлической обшивке.

- Дело пахнет цветами, - начал было тем же беззаботным тоном Иваницкий. Он повторял слова Гусенко, сказавшего однажды за обедом после трудного полета: "Даже если в кабине запахло цветами, которые положат тебе на могилу, надо тянуть и тянуть, пока винты крутятся".