Николай Гумилев - Где небом кончилась земля : Биография. Стихи. Воспоминания

* * *

Пролетела стрелаГолубого Эрота,И любовь умерла,И настала дремота.

В сердце легкая дрожьЗолотого похмелья,Золотого, как рожь,Как ее ожерелье.

Снова лес и поляМне открылись, как в детстве,И запутался яВ этом милом наследстве.

Легкий шорох шагов,И на белой тропинкеГрузных майских жуковИзумрудные спинки.

Но в душе у меняЗатаилась тревога,Вот прольется, звеня,Зов весеннего рога.

Зорко смотрит Эрот,Он не бросил колчана.И пылающий ротБагровеет, как рана.

* * *

Перед ночью северной, короткой —И за нею зори, словно кровь, —Подошла неслышною походкой,Посмотрела на меня любовь.

Отравила взглядом и дыханьем,Слаще роз дыханьем – и ушлаВ белый май с его очарованьем,В невские слепые зеркала.

У кого я попрошу совета,Как до легкой осени дожить,Чтобы это огненное летоНе могло меня испепелить?

Тихий снег засыплет грусть и горе,И не будет жалко ничего,Будет ветер, будут в Черном мореБури кликать друга своего.

Я скажу ей: «Хочешь, мы уедемК небесам, не к белым – к голубым,Ничего не скажем мы соседям, —Ни твоим, царевна, ни моим?»

Не откажешься тогда, я знаю…Только б лето поскорей прошло,Только бы скорей дорогу к РаюМилым, хрупким снегом замело.

Два Адама

Мне странно сочетанье слов – «я сам».Есть внешний, есть и внутренний Адам.

Стихи слагая о любви нездешней,За женщиной ухаживает внешний.

А внутренний, как враг, следит за ним,Унылой злобою всегда томим.

И если внешний хитрыми речами,Улыбкой нежной, нежными очами

Сумеет женщину приворожить,То внутренний кричит: «Тому не быть!

Не знаешь разве ты, как небо сине,Как веселы широкие пустыни

И что другая, дивно полюбя,На ангельских тропинках ждет тебя?»

Но если внешнего напрасны речиИ женщина с ним избегает встречи,

Не хочет ни стихов его, ни глаз —В безумье внутренний: «Ведь в первый раз

Мы повстречали ту, что нас обоихВ небесных приютила бы покоях.

Ах ты ворона!» Так среди равнинБредут, бранясь, Пьеро и Арлекин.

* * *

Когда я был влюблен (а я влюбленВсегда – в идею, женщину иль запах),Мне захотелось воплотить мой сон,Причудливей, чем Рим при грешных папах.Я нанял комнату с одним окном,Приют швеи, иссохшей над машинкой,Где, верно, жил облезлый старый гном,Питавшийся оброненной сардинкой.Я стол к стене подвинул; на комодРядком поставил альманахи «Знанье»,Открытки – так, чтоб даже готтентотВ священное б пришел негодованье.Она вошла спокойно и светло,Потом остановилась изумленно.От ломовых в окне тряслось стекло,Будильник тикал злобно-однотонно.И я сказал: «Царица, вы одниСумели воплотить всю роскошь мира,Как розовые птицы – ваши дни,Влюбленность ваша – музыка клавира.Ах! Бог Любви, заоблачный поэт,Вас наградил совсем особой меткой,И нет таких, как вы…» Она в ответЗадумчиво кивала мне эгреткой.Я продолжал (и резко за стенойЗвучал мотив надтреснутой шарманки):«Мне хочется увидеть вас иной,С лицом забытой Богом гувернантки;И чтоб вы мне шептали: «Я твоя»,Или еще: «Приди в мои объятья».О, сладкий холод грубого белья,И слезы, и поношенное платье.А уходя возьмите денег: матьУ вас больна иль вам нужны наряды……Мне скучно всё, мне хочется игратьИ вами, и собою – без пощады…»Она, прищурясь, поднялась в ответ,В глазах светились злоба и страданье:«Да, это очень тонко, вы – поэт,Но я к вам на минуту… до свиданья!»

Прелестницы, теперь я научен,Попробуйте прийти, и вы найдетеДухи, цветы, старинный медальон,Обри Бердслея в строгом переплете.

* * *

Временами, не справясь с тоскоюИ не в силах смотреть и дышать,Я, глаза закрывая рукою,О тебе начинаю мечтать.

Не о девушке тонкой и томной,Как тебя увидали бы все,А о девочке тихой и скромной,Наклоненной над книжкой Мюссе.

День, когда ты узнала впервые,Что есть Индия, чудо чудес,Что есть тигры и пальмы святые —Для меня этот день не исчез.

Иногда ты смотрела на море,И над морем сбиралась гроза.И совсем настоящее гореНаполняло слезами глаза.

Почему по прибрежьям безмолвнымНе взноситься дворцам золотым?Почему по светящимся волнамНе приходит к тебе серафим?

И я знаю, что в детской постелиНе спалось вечерами тебе,Сердце билось, и взоры блестели,О большой ты мечтала судьбе.

Утонув с головой в одеяле,Ты хотела быть солнца светлей,Чтобы люди тебя называлиСчастьем, лучшей надеждой своей.

Этот мир не слукавил с тобою,Ты внезапно прорезала тьму,Ты явилась слепящей звездою,Но не всем, только мне одному.

И теперь ты не та, ты забылаВсе, чем прежде ты вздумала стать…Где надежда? Весь мир – как могила.Счастье где? Я не в силах дышать.

И, таинственный твой собеседник,Вот, я душу мою отдаюЗа твой маленький смятый передник,За разбитую куклу твою.

* * *

Мы в аллеях светлых пролетали,Мы летели около воды,Золотые листья опадалиВ синие и сонные пруды.

И причуды, и мечты, и думыПоверяла мне она свои, —Все, что может девушка придуматьО еще неведомой любви.

Говорила: «Да, любовь свободна,И в любви свободен человек,Только то лишь сердце благородно,Что умеет полюбить навек».

Я смотрел в глаза ее большие,И я видел милое лицоВ рамке, где деревья золотыеС водами слились в одно кольцо.

И я думал: «Нет, любовь не это!Как пожар в лесу, любовь – в судьбе,Потому что даже без ответаЯ отныне обречен тебе».

Примечания

1

Удар милосердия (фр.).

2

Привет, друзья (лат.).

3

«Крошка из Тонкина» (фр.).