Борис Соколов - Вольф Мессинг

На звонок первой откликнулась собака — сочным незлобным рычанием. Дверь отворила Аида Михайловна, и сразу же за ее спиной всплыла косматая голова Вольфа Григорьевича…

Обстановка квартиры, начиная с прихожей, весьма и весьма скромная. В первой комнатушке-коридорчике — старинный, окованный железом сундук, какие сейчас, в пору массовой ностальгии по прошлому, в большой моде. Над ним вешалка для одежды. Кроме прихожей — единственная жилая комната, да кухонька метров девять.

Пока я осматривала жилище, за мной по пятам, все еще урча, следовала огромная чистокровная немецкая овчарка…

В узкой прямоугольной комнате-гостиной (она же и столовая и спальня) бросался в глаза большой круглый стол, у стены — не первой молодости диван, но рядом с письменным столом на высоком журнальном столике стоял редкий в те годы большой телевизор, подаренный, как я впоследствии узнала, Председателем Совета Министров в благодарность за лечение сына от хронического алкоголизма. Небольшой буфет, заставленный посудой — разрозненными предметами из столовых сервизов белого фарфора работы фабрики Кузнецова.

А у широкого окна, занимавшего почти всю стену, — кресло-кровать. В нем сидела совершенно седая женщина, седину которой можно было принять за парик, — столь моложаво выглядело ее лицо.

Меня познакомили:

— Это наша Ирочка, моя старшая сестра, — сказала Аида Михайловна.

Женщина, не поднимаясь, подала мне руку:

— Ираида Михайловна…

Так вот, значит, какой “девочке” Ирочке я отправила телеграмму с тбилисского вокзала! И лет ей, конечно же, под шестьдесят.

Аида Михайловна тем временем стала хлопотать у стола, а Вольф Григорьевич деловито расспрашивал о делах в издательстве, как всегда дотошно вникал в мелочи.

Пока стол празднично и пышно оформлялся в духе московского гостеприимства, я узнала многое о других “членах семьи”: немецкой овчарке Дике и Левушке — кенаре в клетке.

Вольф Григорьевич, словно речь шла о сыне или внучке, дважды повторил, что Дик аристократически воспитан и за дрессировку он заплатил полторы тысячи. Тогда это были немалые деньги. (Дело происходило до кончины жены Мессинга в 1960 году. Соответственно тогдашние полторы тысячи рублей были равны 150 рублям в период 1961–1991 годов. Эта сумма была немного выше среднемесячной зарплаты в СССР, которая в 1970 году равнялась 122 рублям. Так что сумма, потраченная Мессингом на дрессировку, не выглядит очень большой, тем более что его среднемесячный доход в 1960—1970-е годы наверняка превышал тысячу рублей. — Б. С.)

И еще я обратила внимание на множество книг, разбросанных повсюду: на шкафу, на полках, даже под стульями и под столом. Но, несмотря на такую хаотичность, чувствовалось, что отношение к книгам бережное…

Стол между тем был накрыт. Все чинно усаживались. Отдельное, подчеркнуто заботливое приглашение — Ираиде Михайловне. Она медленно поднялась, упираясь руками в подлокотники кресла и, не передвигая ноги, а волоча их, напрягаясь всем корпусом, стала подвигаться к столу. Она была в брюках, так что не было ясно: врожденный ли у нее дефект или травма. Но вот все собрались у праздничного стола, и я увидела — подана фаршированная рыба, кнейдлики и даже маца. Все, как должно быть и что должно быть у евреев на пасхальном столе. Вольф Григорьевич надел белое платье — китл, как некогда делал мой дедушка, подпоясался белым шнуром — гартлом и провел сейдер до конца. Из памяти еще не выветрился кошмар процесса еврейских “преступников-врачей”, и потому такая религиозная церемония и кулинарная вольность могли в те времена сойти за подвиг.

Отведав угощений, я отметила про себя, что Аида Михайловна еще и искусный кулинар.

Подняли бокалы, поздравили друг друга с Пасхой. По знаку Вольфа Григорьевича все умолкли.

— Я надеюсь, я… уверен, что у Бурденко Ирочку спасут!

Последнее слово он как-то нервно выкрикнул.

— Правда, Вольф Григорьевич?.. — Лицо Ираиды Михайловны осветилось надеждой.

— Это вам не Вольф Григорьевич, а Мессинг говорит!

Так во второй раз я услышала эту фразу, звучащую как заклинание».

У сестры жены Мессинга Ираиды Михайловны была опухоль позвоночника. Через несколько недель Лунгина присутствовала на семейном совете, где решался вопрос об операции. Собственно вопрос был давно решен, поскольку Вольф благословил свояченицу на операцию в госпитале Бурденко. По утверждению Татьяны Лунгиной, заслуги Мессинга в том, что свояченицу поместили в хорошую больницу, не было. Он всегда был противником всякого «блата», никогда не извлекал пользы из своей славы. Для этого он был слишком скромен и застенчив.

Лунгина сообщает, что Ираида Михайловна в прошлом была актрисой, пережила ленинградскую блокаду, во время которой похоронила мужа. В больницу ей продукты заказывали в ресторане гостиницы «Москва», где четыре года жили Вольф с Аидой.

В рассказе Лунгиной подчеркивается, что Мессинги праздновали Пасху согласно всем иудейским канонам и накрыли пасхальный стол по всем правилам. Это еще раз доказывает, что Вольф Григорьевич до конца жизни оставался правоверным иудеем.

Бросается в глаза, что Мессинг, хотя и не был аскетом, жил довольно скромно. В его маленькой квартирке не было сколько-нибудь приличной мебели, да ее там и особенно негде было поставить. Роскошь касалась только домашнего стола. Неизвестно, сохранилась ли она после смерти Аиды Михайловны, поскольку о кулинарных талантах ее сестры Татьяна Лунгина ничего не сообщает. Не исключено, что после смерти жены Мессинг чаще питался в ресторанах. И в любом случае, учитывая его частые гастроли, вкушать еду у себя дома ему приходилось не так уж часто.

Татьяна Лунгина оставила нам несколько зарисовок быта супругов Мессингов на гастролях. Вот, например, они в Тбилиси: «Аида Михайловна заботливо разрезала Вольфу Григорьевичу кусочки мяса, размешивала сахар в его стакане с чаем. А он сидел беспомощный, безынициативный, расслабленный. Видно, что он изрядно устал. Да ничего удивительного. Уже на его первом выступлении я заметила, что своим психологическим опытам он отдается всецело, исступленно, и уже ни на что другое у него не остается сил. На сцене он всегда в состоянии нервного напряжения, да не только сам нервничает, но и всех зрителей в зале заставляет быть в напряжении.

Переглянувшись с Аидой Михайловной, мы без объяснений поняли: ему нужен основательный отдых. Сделав несколько фотоснимков, мы вернулись в гостиницу. Оказалось, что мы жили на одном этаже, почти рядом. На второй этаж он поднялся с трудом.

Но почему с трудом? Возраст? Да ему ведь лишь где-то за пятьдесят лет. И на сцене во время выступлений он так энергично и быстро двигается. Порой, даже бегом. “Видимо, он просто устал”, — так я тогда решила».