Борис Соколов - Вольф Мессинг

У меня дома Вольф познакомился с гроссмейстером Юрием Авербахом. Шахматист сказал: “Как жаль, что вы, Вольф, не играете в шахматы! Я бы вам дал два хода задаток”. — “А вы мне не давайте фору, только думайте, как лучше ходить: налево, направо, вперед, одна, две клетки, конь, ладья… И вечером в Доме искусств я выиграю матч у вашего соперника — чехословацкого шахматиста”. Авербах тут же, за чаем, проверил, действительно ли Мессинг сможет считать мысль. Он внимательно посмотрел на Вольфа, и тот в долю секунды положил кусочек лимона Юрию в чай. Авербах был сражен.

Вечером Мессинг выиграл партию у чеха, абсолютно не умея играть в шахматы».

Если это не легенда, то в момент партии Мессинг должен был находиться в тесном контакте с Авербахом, чтобы с помощью идеомоторики угадывать предлагаемые гроссмейстером ходы.

Андрэ Лилиенталь вспоминал один эпизод, который, возможно, вдохновил Мессинга на историю с собственным побегом из дома и контролером в поезде, проштамповавшим бумажку вместо билета: «Понятное явление или нет, если ребенок семи лет попадает в тюрьму? А это был я. Моя мама была певицей. Сопрано. Пела в Москве. Отец был автогонщиком. В свое время в ралли Москва — Петербург он занял второе место. Так вот, маму пригласили на гастроли на родину, в Будапешт. Мы, дети, поехали с ней. Отец задержался. Думали, ненадолго… А началась Первая мировая война. Отец был интернирован в Оренбург. Мать от волнения потеряла голос и, чтобы прокормить семью, работала портнихой. Жизнь была голодная, бедная — ад. И мама была вынуждена отдать нас с сестрой в приют Сомбатхея, это около австрийской границы. Там было несладко, и мы однажды ночью удрали. Сели в поезд, крестьяне спрятали нас под лавку. Но кондуктор нас нашел и сообщил полиции. Отвезли нас в тюрьму. Были мы водной камере с уличными женщинами, спали на нарах. Сестра заболела, ее там и оперировали. В газетах прошло сообщение о нас, и мама за нами приехала. Грустно вспоминать такое…»

А вот свидетельство другого друга Мессинга, встретившегося с великим телепатом на четверть века позже Лилиенталя. Фотограф и бывший сотрудник военного НИИ Вячеслав Цоффка познакомился со знаменитым телепатом в начале 1960-х годов. Он вспоминал: «Мессинг хоть и говорил по-русски, но иногда не мог вспомнить то или иное слово. А если это отбросить, то в жизни он был простым человеком: любил женщин — у него было много поклонниц, — пил коньяк. Мы это делали вместе. Ему удобно было со мной общаться. Я почти не задавал вопросов, и Вольф это очень ценил. Но где-то за сутки до выступления Вольф менялся. Становился раздражительным и злился, когда его кто-то отвлекал. За сутки переставал есть, и следующий прием пищи был только после выхода на сцену».

Характерно, что для Мессинга его выступления, согласно свидетельствам многих людей, знавших его, были очень тяжелой работой, требовавшей огромного физического и нервного напряжения. Только таким образом удавалось активировать его способности по чтению мыслей. Что же касается популярности Мессинга у женщин, то свидетельство Цоффки — одно из немногих, указывающих на это. Другие знакомые говорят, скорее, о том, что внешность Мессинга не слишком располагала женщин флиртовать с ним. Другое дело, что поклонников его таланта было действительно немало как среди мужчин, так и среди женщин.

Эсперантист Александр Харьковский, эмигрировавший позднее в Америку, вспоминал: «Вольф Григорьевич не только великолепно владел языком эсперанто, но и знал семью основателя этого языка доктора Заменгофа, польского еврея. Мессинг был его другом, дружили и их семьи, разделившие общую трагическую судьбу в Варшавском гетто. И вдруг он узнает, что Зое Михайловне, внучатой племяннице доктора Заменгофа, предстоит тяжелая операция, которая могла кончиться только смертельным исходом. Зоя, моя хорошая знакомая, была как бы последним ростком на загубленном древе семьи Заменгофов. Как Вольф Григорьевич в семье Мессингов. И Мессинг спешил ее спасти. Мессинг заехал за мной на такси, и мы поехали в Первую Градскую, где лежала Зоя Заменгоф. Поговорив с Зоей, Мессинг сказал врачам: “Пусть проведут снова анализы и выпишут человека”. Так оно и случилось: на следующий день врачи не нашли у нее даже следов болезни, и она здравствовала еще 34 года. Это было лишь одним из чудес, которые совершил Мессинг. А у меня с той поры установились с ним дружеские отношения. Нас объединял язык Заменгофа, на котором мы разговаривали и лично, и по телефону. Называли друг друга kara samideano (дорогой единомышленник). А так как эсперантисты в СССР постоянно подвергались преследованиям (при Сталине их просто губили в ГУЛАГе) — то нас изгоняли из клубов, то запрещали летние лагеря, — мы то и дело обращались за поддержкой к Мессингу. Это нередко помогало».

Харьковский утверждает, что именно он познакомил Хвастунова с Мессингом: «Были там еще двое моих друзей, благодаря которым я стал чаще общаться с Мессингом, — Пахомова Маргарита Гавриловна, врач, близкий Мессингу человек, и Михаил Васильевич Хвастунов, зав. отделом науки в “Комсомолке”, которого я познакомил с Мессингом».

Те сведения, которые Харьковский сообщает о Мессинге, вызывают большие сомнения. Начнем с того, что Мессинг в мемуарах ничего не говорит о том, что владеет эсперанто, равно как и не упоминает движение эсперантистов. Конечно, при Сталине эсперантисты подвергались репрессиям, многие наиболее видные деятели движения были расстреляны или отправились в ГУЛАГ. Однако, начиная с 1956 года, эсперантистское движение возродилось. Появились публикации о «языке будущего» в научных журналах, а в 1966 году был издан русско-эсперантистский словарь. Так что скрывать факт знания эсперанто Мессингу не было никакого смысла, тем более что в мемуарах он скрупулезно перечислил все языки, которыми владел. Столь же сомнительно утверждение Харьковского, будто именно он познакомил Мессинга с Хвастуновым. По свидетельству Михаила Голубкова, Мессинга с Хвастуновым познакомила его мать, Валентина Алексеевна Голубкова.

Несмотря на всесоюзную известность и немалые доходы, жилищные условия Вольфа Григорьевича оставляли желать много лучшего. Татьяна Лунгина вспоминала: «Они жили на Новопесчаной улице. В начале 1950-х годов это еще была окраина Москвы. Так что на дорогу ушло более часа, но весенняя Москва накануне цветения лип располагала к умиротворению, и дорога не казалась мне ни дальней, ни утомительной.

Трехэтажный дом стоял в глубине двора. Двор с ухоженными клумбами напоминал старинный двор с картины Поленова. Поднялась на второй этаж и сразу заметила на двери медную пластинку — Вольф Мессинг. И нет никакого пояснения, вроде: “доктор оккультных наук, маг и волшебник…”