Людмила Зыкина - Течёт моя Волга…

Вообще говоря, неугомонность артиста никогда и раньше не имела границ. В 1966 году в Москве проходили юбилейные торжества по случаю шестидесятилетия Д. Шостаковича. В юбилейный день в квартиру знаменитого композитора внесли подарок от Ростроповича — рояль «Стейнвей», что по тем временам (да и по нынешним) считалось весьма дорогим презентом. «Я видел, какой допотопный рояль, взятый напрокат, стоял у Шостаковича, — вспоминал музыкант. — Нельзя было допустить, чтобы гений играл на таком старье».

Однажды, кажется в Швейцарии, Ростропович увидел кресло, на котором, будучи в эмиграции, сидел «вождь мирового пролетариата» У ль янов-Ленин. Ему показалось, что место этому креслу в Москве, в музее Ленина. Он приложил немало усилий, чтобы кресло было привезено в Москву.

Когда на Кубе пришел к власти Фидель Кастро и его сторонники еще вели вооруженную борьбу в труднодоступных горах, Ростропович полетел на Кубу, пробираясь пешком по горным тропам с виолончелью, достиг лагеря кубинских повстанцев и играл для них с величайшим упоением.

Японский император, увлекающийся виолончелью, пригласил артиста в свою резиденцию, и Ростропович был единственным музыкантом, которому довелось играть дуэтом с правителем Страны восходящего солнца.

Сколько помню артиста, ему всегда претили однообразие, чрезмерная усидчивость.

— У него в одном примечательном месте человеческого тела торчит гвоздь, и поэтому он не может сидеть сиднем на одном и том же месте, — утверждал Огнивцев, когда речь заходила о Ростроповиче. — Ему все время куда-то надо бежать, спешить, ехать. Он ни за что не откажется от того, что его страшно интересует или волнует. (Огнивцев был большим другом виолончелиста, и эта дружба продолжалась десятилетия, вплоть до отъезда музыканта из страны. Именно Александр Павлович способствовал близкому знакомству Ростроповича с Вишневской на фестивале искусств «Пражская весна» в мае 1955 года, куда он приехал вместе с ней, начинающей певицей оперной труппы Большого театра. Кстати, придя в театр, Вишневская в любое время находила в певце понимание и поддержку, с удовольствием пела с ним в спектаклях.)

Мне нравится в Ростроповиче, что он до сих пор не может привыкнуть к творческому благополучию и считает, что человеку полезны трудности, борьба. «Душевное благодушие притупляет эмоции. Что важно для успеха дела? Не приемы, не регулярность работы, нет. Важно желание, страстное желание добиться чего-то, какой-то цели. Волевые качества можно выковать. Воля нуждается в «самозатачивании». Что помогает? Смена родов деятельности. Так сохраняется свежесть восприятия. Регулярность — враг искусства, а я — враг привычек, ибо они обкрадывают нашу жизнь. Мне всегда жалко чиновников, которые вынуждены с 9 утра до 5 вечера каждый день сидеть на службе. Они никогда не видят, что происходит в это время с небом, солнцем. И каждый день я стремлюсь новыми глазами посмотреть на дерево, стоящее у моего дома. Я поднимаю глаза к небу — Боже, какие облака! Я стараюсь не привыкать к красоте, потому что в таком случае «привыкнешь» к тем произведениям, которые играешь. Мы должны ощущать звук, изданный инструментом, или человеческий голос как чудо. Да, я упражняюсь в любое время суток — утром, вечером, ночью — сколько нужно, сколько требуют обстоятельства».

«Мне всегда было трудно разложить жизнь по общественным, политическим и музыкальным полочкам, — заметил он как-то. — Я просто испытываю внутреннюю потребность что-то делать. Внутри меня происходит нечто вроде взрыва».

Примечательно, что взрыв этот не поддается никаким прогнозам и предположениям. Никто не знает, возможно и сам Господь, что могут натворить воображение артиста сегодня, завтра, через три дня. И я нисколько не удивилась, когда услышала, что Ростропович отважился продирижировать оперой «Жизнь с идиотом», где герои прямо на сцене мочатся, испражняются, матерятся.

За несколько лет до изгнания прослышал, что древняя графиня Кочубей, одна из последних представителей знатного рода, доживающая свой век в Ленинграде, решила продать бриллиантовые серьги по девять карат каждая и люстру, принадлежащую когда-то одному из Людовиков — королей Франции. Помчался туда. Купил, привез в Москву. Серьги — жене, Галине Вишневской. Люстру — под потолок. О последней особенно не распространялся, о ее происхождении знали немногие.

Узнал, находясь в гостях у Б. Бриттена, что продается виолончель итальянского мастера, на которой играл Наполеон. Собрал все деньги, залез в долги, но… реликвию приобрел.

Бывали случаи, когда неопытность и излишняя доверчивость подводили музыканта. Будучи уже женатым, купил дорогостоящий гобелен. Продавец утверждал: вещь уникальная. Через два дня после покупки эксперты обнаружили, что перед ними низкосортная фабричная ткань, самая обыкновенная… Два дня ходил разгневанный…

Спустя годы ловкие дельцы основательно потрепали нервы Ростроповича, когда шел судебный процесс, связанный с выпуском на экраны фильма «Борис Годунов», музыка для которого записывалась под управлением маэстро.

Вот как он об этом рассказывал: «Я дирижировал записью музыки и все время просил: «Хочу посмотреть фильм. Что делает режиссер?» Дело в том, что звукозаписывающая группа «Эрато» объединена с фирмой «Гомон», выпускающей кинопродукцию. Так вот, просмотрев фильм, я пришел в ужас. И сказал, что считаю необходимым сделать сокращения. Владелец студии приехал в Вашингтон, мы с ним вместе просмотрели фильм, я наметил купюры всего на восемь минут. Он согласился, но сказал, что постановщик фильма не согласится: «Ты хочешь сократить сцены с половыми актами, а они как раз и привлекают публику». Представляете: «Борис Годунов» с половыми актами. Глава фирмы посоветовал мне подать в суд на режиссера, предложил помощь адвоката, убедил, что процесс будет выигран, а главное, постановщик, возможно, и без процесса пойдет навстречу моим желаниям. Когда же я пришел на судебное заседание в парижском суде, выяснилось, что «Эрато» подала встречный иск, по которому за каждое мое критическое замечание о фильме в прессе я должен заплатить сто тысяч франков. И еще полтора миллиона франков фирма требовала с меня за то, что я задержал выпуск фильма. Причем ссылалась на условия контракта. А я контракта не читал… Доверился фирме. Спросил: «Контракт хороший?» «Такого еще не было ни у кого», — уверили меня.

Оказалось, что по условиям договора я не имею права в кинокартине что-либо менять. Ох, если б знал, ни за что бы не подписал. Французский суд долго разбирался и вынес соломоново решение: перед демонстрацией фильма приводить заставку, сообщающую, что Ростропович не согласен с такими-то эпизодами…»