Эдит Саундерс - Сто дней Наполеона

Вечером 19-го шотландцы встали биваком в миле от поля во фруктовом саду, где "дерн был гладким, точно бархат, и совершенно сухим". Мерсер выкупался в бадье с водой и переменил одежду. "Я впервые разделся с тех пор, как покинул Страйтем - четыре полных дня и три ночи. Можете себе представить, с каким наслаждением я избавлялся от моего окровавленного одеяния". Еда имелась в изобилии: ветчина и сыр, яйца, молоко и сидр. "За нашим столом, если так можно назвать свежий дерн у подножья яблочного дерева, царило веселье; за грогом и сигарами нам удалось провести не-обыкновенно приятный вечер". Они были счастливыми победителями, и плотная еда и ночной сон были для них блаженством.

Двигаясь на юг вместе с армией, войска Мерсера пересекли границу и вошли во Францию 21-го числа. (Может показаться невероятным, что в войсках осталось в живых достаточно людей для активных действий. Однако в момент инцидента с пруссаками многие находились в тылу вместе с ранеными, остальные незадолго до конца сражения были посланы за новой порцией боеприпасов.) Это событие было воспринято французами спокойно. "Насколько я знаю этих людей, - пишет Мерсер, - представляется крайне сомнительным, чтобы их хоть самую малость беспокоило то, кто ими правит. Так это или нет, мы без сомнения вступили во Францию в окружении веселой и приветствующей нас толпы".

Проведя 23 июня в Монтее, на следующий день войска двинулись в соседнюю деревню, Форе. Здесь население также выглядело довольно бодро, и вскоре к биваку стали подходить женщины и девушки, они продавали вишни и вели себя вполне непринужденно. По приказу герцога Веллингтона повсюду был расклеен манифест, который весьма по сердцу пришелся деревенским жителям, поскольку, по словам Мерсера, "он содержал уверения в том, что с ними будут обращаться как с джентльменами и они не будут подвергнуты наказанию, которого Франция как государство столь явно заслуживает". Более того, людям было обещано, что в армии союзников будет поддерживаться строжайшая дисциплина, и всё необходимое войска будут приобретать за полную стоимость. Поэтому английские солдаты дорого платили за свои вишни.

Людовик XVIII также уже находился на французской земле, вернувшись после отсутствия столь удивительно и приятно короткого, чтобы занять свои дворцы и трон. В тот вечер он должен был проехать через Форе на пути в Кату, и в знак уважения Мерсер и один из его офицеров выехали из деревни ему навстречу.

"Кортеж состоял из нескольких карет, сопровождаемых примерно двумя эскадронами Королевских телохранителей - прекрасных молодых людей (одни джентльмены), одетых подобающе: в сине-красной форме, изящно отделанной серебряным кружевом, в серебряных греческих шлемах с золотыми солнцами впереди, самых красивых, какие я только видел. Король находился в последней карете, по обеим сторонам от него ехали герцог Беррийский и генерал, с которым я познакомился на плацу неподалеку от Алоста. Мы отошли к обочине, когда кортеж проходил мимо. Как только герцог Беррий-ский и генерал увидели нас, они подъехали ближе и, протягивая к нам руки для рукопожатия, обрушили на нас такой поток комплиментов и поздравлений, что покраснели даже наши лошади. Его Королевское Высочество никогда не сможет в полной мере выразить свою благодарность английскому государству, и т. д. и т. п., ему не терпится увидеть нас в Париже, так-то и так-то, в самом деле, и т. д. и т. п.".

К вечеру 29-го остатки Северной армии достигли Парижа. Блюхер сделал своим штабом Сен-Дени в пригороде столицы, Веллингтон остановился в Сенли.

В ту ночь Мерсер достиг Пон-Сен-Максенса на Уазе. Приблизившись к реке, он с некоторым недовольством подумал о том, что французы тоже могли сделать стоянку в подобном месте. Он удивлялся, почему кавалерии было позволено наступать в глубь этой страны в одиночестве, оставляя далеко позади пехоту. Он пишет: "Разумеется, герцог знал, что никакого сопротивления не будет, и все же трудно было представить, что произошло с французской армией, которая, как мы знали, отступала впереди нас ...Никакого сопротивления не было. Вместо того чтобы увидеть, как берега Уазы разукрашены пушками и блестят штыками, вместо разъезженных дорог и вытоптанных полей, лесов, полных вооруженных солдат, и города, полного гренадеров, вместо всего этого мы увидели мирное население прекрасной страны, тружеников на полях и рыбаков на реке, а стада коров и овец в безопасности мирно паслись на зеленом ковре, выстилавшем долину".

С наступлением союзников на Париж Фуше предпринимал все усилия для достижения мирного соглашения на наилучших условиях, поскольку ему было необходимо удержаться у власти еще при одном режиме. И хотя он и Исполнительная комиссия изображали некоторые приготовления к оборонительной войне, их неотложные меры не продвинулись дальше законодательных процедур. Дипломатический контакт был установлен с союзниками еще ранее, 24 июня, а 27-го на встрече с министрами и ведущими парламентариями, созванными Фуше, были избраны уполномоченные для общения с противником. К 30-му стало ясно, что невозможно даже поставить вопрос о том, чтобы союзники довольствовались перемирием, им нужна была капитуляция. И поскольку даже самые упрямые генералы вынуждены были смириться с тем, что оборонять Париж невозможно, капитуляция Парижа была назначена на 3 июля во дворце Сен-Клу. По условиям конвенции, это было чисто военное соглашение, столица капитулировала и армии предписывалось занять позиции за Луарой. Через несколько дней Людовик XVIII был восстановлен на троне, и, не без участия Талейрана, Фуше был назначен министром полиции.

На протяжении этих дней одна из главных трудностей правительства заключалась в присутствии Наполеона вблизи центра событий. С одной стороны, трудно было убедить союзников, что отречение не является простым фарсом, с другой стороны, сам факт его видимого присутствия явился причиной участившихся беспорядков в столице. Находясь в Елисейском дворце, Наполеон не отказывал себе в удовольствии появляться в саду и приветствовать оттуда толпу, в то время как, глядя на это, раздосадованные роялисты предрекали новые несчастья для страны. Именно по этой причине 25 июня, по требованию Фуше, он покинул Париж, отправившись поначалу в Мальмезон, а впоследствии в Рошфор.

В Мальмезоне Наполеону не давала покоя мысль, что вдруг неожиданно может представиться некоторая возможность, которая позволит ему взять ситуацию под свой контроль. Ему казалось, что армия может выступить на его стороне и вынудить парламент послать за ним.

Стояла прекрасная жаркая погода, он ждал новостей, проводя много времени в блистательных садах, беседуя с Гортензией, которая вновь оказала ему гостеприимство. В мыслях он часто обращался к Жозефине и вновь спросил о портрете, с которого Гортензия обещала заказать для него копию. Как и в свой предыдущий визит в мае, он, казалось, был подавлен сознанием того, что все в его жизни пошло не так с тех пор, как он расстался с Жозефиной ради удовлетворения своих амбиций.