Юрий Владимиров - Война солдата-зенитчика: от студенческой скамьи до Харьковского котла. 1941–1942

Подумал: «Эти фуфайка и вещевой мешок – как раз то, что мне надо». Решил их взять у покойного. Расстегнул у него хороший, полностью кожаный поясной ремень и пуговицы на фуфайке и с огромным усилием перевернул со спины на живот тело, чтобы стащить с него сначала вещевой мешок, а затем фуфайку. Мешок без особого труда снял с плеч убитого и отложил в сторону. Но когда начал снимать фуфайку, то под нее из пулевой раны, нанесенной в грудь, почти точно в сердце, стало неожиданно вытекать, заливая спереди всю одежду, очень много крови. Фуфайка перестала быть пригодной для носки.

Осмотрел содержимое вещевого мешка, который был таким же, как ранее у меня. Обнаружил в нем цилиндрический алюминиевый котелок, эмалированную кружку, кусок черного хлеба, копченую рыбу, сумочку с патронами, полотенце, мыло и, главное, несколько пакетов с бинтом и пузырьков с марганцовкой, в которых так нуждался комиссар. К сожалению, в мешке не оказалось спичек и махорки, так как, по-видимому, старший сержант был некурящим.

Взял со спины покойного освободившийся кожаный ремень с патронташем, стеклянной флягой и маленькой саперной лопатой. Удалил с него и сбросил в сторону патронташ и снял лопату. Сбросил с себя свой брезентово-кожаный ремень и перепоясался кожаным ремнем убитого. Надел вещевой мешок со всем содержимым, взял в руки саперную лопату, винтовку с патронами и сумку с ракетницей и потащился с ними обратно в сторону леса.

Огорчило то, что не удалось стать владельцем прекрасной фуфайки. Но вскоре, посмотрев по сторонам, увидел, что на ложе одной воткнутой штыком в землю винтовки висит обычная старая шинель рядового бойца. Завернул со всеми вещами к той шинели, и как раз в это время появились на дороге два немецких мотоциклиста с автоматами. Мне, конечно, при этом следовало сразу залечь в траву и таким образом спрятаться от них, так как они могли меня легко пристрелить, но я не сообразил это сделать и все так же беспечно, в полный рост двигался к шинели. Хорошо еще, что все закончилось благополучно: один мотоциклист, остановив машину, лишь прокричал мне ломано по-русски: «Эй, Иван, Иван, не будь мародер, сдавайсь, иди плен, туда!» – и помахал правой рукой несколько раз, показав направление, в каком мне требуется пойти.

Шинель оказалась мне почти впору, и, надев ее, я продолжил свой путь со всеми остальными вещами в лес. Увидел и тоже взял с собой еще один непустой вещевой мешок, сняв его с другого убитого. Так, в шинели, с двумя вещевыми мешками, лопатой, винтовкой и ракетницей в сумке возвратился к товарищам.

Все они очень обрадовались этому, но пожалели, что я не нашел спички, из-за чего не было возможности покурить, а также приготовить себе в котелке кипяток или горячую кашу из концентрата. Пакеты с бинтом и часть марганцовки отдал комиссару, после чего лейтенант и старшина снова перевязали его рану свежей марлей.

Я заявил, что один новый вещевой мешок с котелком, кружкой, мылом и полотенцем, а также шинель и флягу возьму себе, с чем товарищи согласились. Затем я же предложил им добыть огонь посредством холостого выстрела из ракетницы, сделанного в какой-либо легко возгорающийся предмет. Старшина сказал, что в качестве такого предмета можно использовать длинный жгут, приготовленный из сухой части снятой с комиссара старой окровавленной марли, которую надо обсыпать на всю длину порошком марганцовки.

Старшина скрутил из марли с марганцовкой жгут длиной около двух метров. Теперь предстояло выстрелить в его передний конец из ракетницы, предварительно вынув из патрона ракету. Но при выстреле мог раздаться очень громкий звук, что было опасно из-за находившихся недалеко немцев, которые могли обратить на это внимание. Поэтому я предложил предварительно поместить зажигаемый передний конец жгута и ствол ракетницы в свою пилотку, чтобы таким способом хоть немного заглушить хлопок выстрела. Так и поступили. Действительно, звук раздался не совсем громкий, а передний конец жгута загорелся. К сожалению, при выстреле вырвало у моей комсоставской пилотки клочок материи, из-за чего этот мой головной убор частично лишился своего «товарного» вида.

Жгут с загоревшимся передним концом подвесили на дереве и оставили медленно тлеть. Так мы надолго обеспечили себя огнем для его использования вместо отсутствовавших у нас спичек.

Между прочим, дальше, пока мы находились в лесу почти весь яркий световой день, бомбардировщики, штурмовики и истребители противника многократно пролетали эшелонами над нами, атакуя, вероятно, наши войсковые части, остававшиеся в Лозовеньке и около нее, а также в других местах. Нам были слышны взрывы падавших на землю многочисленных бомб и урчание пулеметных очередей с вражеских самолетов. Но по-прежнему противодействовавшей им нашей авиации в небе не было.

Пользуясь огнем от конца тлевшего конца жгута, мы все спокойно перекурили по цигарке с махоркой. Я осторожно спросил лейтенанта, на каком месте, когда и при каких обстоятельствах он и его два товарища попали в плен к немцам. Оказалось, что лейтенант, старшина и еще их сослуживец, который потом погиб, на своем танке вместе с другими танками 199-й отдельной танковой бригады утром 23 мая по проселочной дороге оставили позади Марьевку и этот лес, в котором мы сейчас находились. Затем они пробились почти к реке Северский Донец, но до нее не сумели добраться: столкнулись с большой группой немецких танков и мощной противотанковой артиллерией противника. Состоялся бой, который наши с треском проиграли, так как английские танки значительно уступали немецким и, кроме того, у наших не было достаточного количества боеприпасов и горючего. Часть танковых экипажей погибла или вынуждена была сдаться в плен, особенно раненые, а часть танкистов скрылась в данном же лесу и переночевала в нем.

Здесь же они рано утром встретили и перевязали раненого батальонного комиссара, которого позже переодели и переобули в форму убитого рядового бойца. Затем они, став свидетелями массовой сдачи в плен той пехоты и части войск других родов, пошли вслед за превратившимися в пленных нашими людьми, намереваясь к ним присоединиться, но это не удалось сделать, так как их троих немцы почему-то задержали. А потом, немного допросив этих новых пленных, а точнее – переговорив с ними через переводчика, немцы отпустили их, доверив им самим, без конвоиров добраться до сборного пункта для военнопленных. Что с ними произошло дальше, мне уже было известно.

Пока мы вели разговоры, откуда-то, как по иронии судьбы, вдруг появилась над лесом тройка… наших истреби телей-штурмовиков, которых и сегодня, и в предыдущие дни, когда наши воинские части в них так нуждались, вовсе не было. Они сразу начали обстреливать лес, едва не задев нас струями пуль, а главным образом его юго-восточную опушку, где, по-видимому, обосновалась какая-то немецкая часть. Налет длился около четверти часа, после чего все стихло. Но его можно было ожидать снова.