Мария Барятинская - Моя русская жизнь. Воспоминания великосветской дамы. 1870–1918

Наутро мы попытались уехать, но солдаты не дали нам разрешения на отъезд, потому что приберегали эти поезда для самих себя. Наконец, тем не менее, необходимое разрешение было получено, и нам отвели маленькое купе, рассчитанное на шесть человек. Нас набралось одиннадцать, да и багаж находился здесь же. В окнах не было стекол, и в купе стоял ужасный холод.

Нам предстояло сделать одну пересадку в Брест-Литовске, где мы увидели немецкого генерала Гофмана, заключившего этот ужасный договор с большевиками. Возможно, просто по совпадению, но в этом же месте три года назад император поздравил моего мужа с проявленным мужеством и произвел его в генералы своей свиты. Какие страшные перемены и какие печальные воспоминания!

Здесь мы купили немецкую газету и узнали, что в Берлине идут бои и что там тоже произошла революция. На улицах продолжалась стрельба, а спартаковцы (немецкие большевики) были хорошо вооружены, и с ними было трудно справиться. Походило на то, что мы попали из огня да в полымя.

Глава 17

Берлин. – Здесь тоже революция. – Отъезд в Лондон

Наконец, мы приехали в Берлин. Пока мы добирались до отеля «Континенталь», где уже останавливались до войны, отметили, что вокруг все спокойно. Правда, в ресторане мы нашли только черный хлеб – и не так уж его много, – никакого масла, сахара и чая, мясо вообще отсутствовало. Ситуация очень отличалась от того, по крайней мере в отношении продуктов, что имело место в России.

Два дня спустя, желая разузнать, как доехать до Франции, я отправилась к зданию посольства Франции, где жил генерал Дюпон, глава французской военной миссии. Меня принял адъютант генерала, капитан Башелар, очень приятный человек, который сообщил, что добраться до Франции все еще трудно. Потом я увидела и самого генерала, который в ходе беседы рассказал мне историю, как во время первого визита царя в Париж, когда тот возвращался домой через всю страну, власти одного небольшого городка загорелись желанием устроить его величеству овацию. Была поздняя ночь, и царь спал. Полковник Дюпон (такое у него тогда было звание) убедил муниципальные власти отказаться от этого плана из сочувствия к уставшему монарху.

Генерал спросил меня, имею ли я какое-нибудь отношение к князю Анатолю Барятинскому, который тогда был адъютантом при царе. Я ответила, что я – его жена, а мой муж как-то говорил мне о доброте полковника Дюпона и том ночном случае.

Во французское посольство я ходила вместе с одним русским профессором – тоже беженцем из Киева и тоже желавшим уехать во Францию. Как только мы покинули посольство, со всех сторон началась стрельба, продолжавшаяся около двух часов, во время которой мы вынуждены были прятаться в каком-то магазине. Оттуда я позвонила дочери, успокоив ее, что мы в безопасности, поскольку, заслышав стрельбу, она, естественно, стала волноваться за нас. Все старались покинуть улицу, и на это была веская причина. Я видела убитых и раненых. Вокзал Фридрихштрассе напротив нашего отеля был захвачен спартаковцами и удерживался ими, поскольку там также располагались редакции некоторых крупных газет. Все это очень напомнило мне происходившее в Киеве, и действительно казалось, что мы никогда не сбежим от беспорядков.

Во время перестрелки на улицах, посреди всего этого грохота и неразберихи я вдруг услышала, как меня кто-то окликнул: «Княгиня! Княгиня!» Я обернулась и увидела четырех офицеров из своего госпиталя в Киеве, которые позже были среди пленных в музее, но сбежали и вот очутились в Берлине. Мы были вне себя от радости. Но немецкие полицейские вдруг заставили нас уйти с этого места, сообщив, что в Берлине много русских большевиков и нам лучше не говорить по-русски, потому что у них уже и так достаточно проблем.

Солдаты под командованием какого-то офицера охраняли наш отель. Он очень удивился, увидев меня здесь в такое тревожное время, и хотя я не могла припомнить где, но мне казалось, что я его где-то видела. Когда я проходила мимо, он произнес: «Добрый вечер, ваша светлость!» Стараясь выяснить его имя, я спросила об этом у одного из солдат. «Я не знаю, как его зовут, ваша светлость, – ответил он, – но он не умеет ни читать, ни писать». Что за странный офицер, подумала я. Следующим вечером ко мне зашли два русских офицера-беженца. Вдруг вошел бледный и взволнованный хозяин гостиницы и произнес: «Немецкий офицер на дежурстве хочет поговорить с капитаном Адлербергом», и, к моему огромному удивлению, этого капитана попросили следовать за ним. «Но почему? – спросил он. – Ведь я ничего не сделал. Что ему от меня надо?» После долгих препирательств вызов был отменен, а капитану Адлербергу было позволено остаться.

На другую ночь снова разгорелась ожесточенная перестрелка у вокзала напротив нашего отеля, и хозяин объявил нам, что не может гарантировать нашу безопасность. О сне не могло быть и речи, особенно на фасадной стороне здания, где располагалась моя спальня. Поэтому я пользовалась номером, отведенным моей служанке в задней части гостиницы. Примерно в три часа ночи я услышала, как кто-то весьма громко зовет меня по имени, и, слегка приоткрыв дверь, увидела дежурного офицера, который бежал по лестничной площадке к моей гостиной. И, войдя, он тут же убежал.

Потом я вновь его увидела, на этот раз во главе отряда из десяти – двенадцати солдат, окруживших капитана Липпе, племянника очень богатого русского землевладельца. У этого человека были обширные имения в Крыму, в одном из которых он устроил зоосад. Главным источником его доходов, однако, было разведение овец, которых у него было огромное количество. Говорили, что сам он не имел представления, сколько их было, но охраняли их десять тысяч собак. Ему удалось увезти с собой значительную сумму денег, но по натуре он был страшно скупым и ни разу не помог ни одному русскому, хотя огромное их множество нуждалось в помощи. Окружившие племянника солдаты отобрали у него 8000 марок, а потом арестовали и его, и его секретаря и увели их куда-то.

Весь день прошел без новостей, хотя и военное министерство, и министерство иностранных дел были извещены об исчезновении эмигрантов. Поздно ночью они вернулись крайне усталые и потрясенные. Их отвезли в какое-то незнакомое место, где обращались с ними с исключительной жестокостью и угрожали, что их расстреляют спартаковцы. Потом дежуривший по отелю офицер исчез. Были посланы поисковые группы, и в конечном итоге секретарь и племянник были найдены.

Та же самая группа обнаружила дежурного офицера, то есть того, которого я почти узнала, и его арестовали в отеле «Кайзерхоф». Эта гостиница усиленно охранялась и была по-настоящему укреплена – были установлены большие орудия, пулеметы и проволочные заграждения, – потому что там работал Кабинет министров. Конечно, для офицера его ранга не составляло большого труда проникнуть в отель, там он почувствовал себя в безопасности. И сейчас я припомнила, где его видела, – это был латышский солдат, который приходил к нам на квартиру в Киеве вместе с большевиками и который разрешил моему мужу оставить себе свою золотую саблю. Теперь его заперли в подвале отеля «Кайзерхоф», но ему удалось бежать, переодевшись в пальто и надев на себя цилиндр премьер-министра Эберта.