Я умею прыгать через лужи. Это трава. В сердце моем - Алан Маршалл
Мистер Слейд был маленький толстый человечек; у него были усы неопределенного цвета, с изжеванными кончиками, и он носил очки, сквозь которые, должно быть, видел хорошо, только когда откидывал голову. Во всяком случае, он всегда ее откидывал, когда на кого-нибудь смотрел. В обществе покупателей мистер Слейд часто потирал руки, но никогда не делал этого, оставшись в одиночестве.
Когда ему казалось, что никто на него не смотрит, он неуверенно оглядывался по сторонам, не зная, что же, собственно, делать дальше. Мистер Слейд не без опаски стал поверять мне свои мысли. Это были мысли обиженного человека; он отваживался даже критиковать миссис Смолпэк, но, отважившись, тотчас же раскаивался в своей смелости. Раскаяние делало его раздражительным, он начинал быстро ходить взад и вперед, стремясь избавиться от неприятного воспоминания о своей неосторожности. Сама миссис Смолпэк в магазине показывалась редко Она занималась благотворительными делами в компаний тех самых дам общества, для которых в свое время готовила угощение, когда покойный ее хозяин устраивал приемы.
— Но чем меньше вспоминать об этом, тем лучше, — предупреждал меня мистер Слейд и отправлялся кружить по магазину.
Имя миссис Смолпэк часто упоминалось в хронике светской жизни: «Присутствовала, как обычно, и миссис Смолпэк, всегда готовая протянуть руку помощи нуждающимся».
— Она предпочитает тратить время, но не деньги, — замечал в этих случаях мистер Слейд и, покраснев, спешил прочь.
— Миссис Смолпэк много делает для больниц и для инвалидов, — сообщал мистер Слейд громко, уже не оглядываясь и стоя на месте. — Уж кто-кто, а она понимает трудность вашего положения…
Я восседал на высоком табурете за конторкой, отгороженный от магазина невысокой перегородкой. Посматривая поверх нее, я видел покупателей и мисс Брайс и миссис Фрезер, хлопотавших вокруг них.
Мисс Брайс работала в фирме Смог и Берне недавно, это была женщина лет пятидесяти, с пушистыми седыми волосами и милой улыбкой, — маленькая, изящная, всегда одетая в черное. Держалась она с покупателями почтительно, но с достоинством, и покупатели хотя и имели право рассчитывать на услужливость продавщиц, тепло откликались на ее дружелюбие. Это умение держать себя мисс Брайс приобрела за годы работы в фешенебельном магазине «Робертсон и Моффат», который перешел недавно в руки Майер Эмпориум крупнейшему торговому предприятию Мельбурна.
Перейдя к Майер Эмпориум, магазин быстро потерял свой блеск, отделы, куда допускались раньше только избранные, широко открылись перед мельбурнскими охотниками до дешевых распродаж, которые в первые дни «рыскали по магазину, как стая волков», по меткому замечанию мисс Брайс, работавшей там в то время.
Мисс Брайс была «просто в ужасе» от развязного, недопустимого для воспитанных людей поведения этих охотников до дешевки — «сброда», как она выражалась. По ее словам, женщины, которых она обслуживала у «Робертсона и Моффата», все без исключения принадлежали к «хорошему обществу».
Я спросил, что она понимает под этим термином, и мисс Брайс, не задумываясь, ответила:
— Это нельзя определить, мистер Маршалл. Это надо чувствовать.
Она была первым человеком, который назвал меня «мистером». Я принял этот титул с некоторой долей смущения, однако мне было приятно, что, по мнению мисс Брайс, я имею на него право, так же как и все другие ее знакомые мужчины. Мне казалось, еще немного — и я буду как все, и, может быть поэтому мисс Брайс мне нравилась.
Мы иногда разговаривали через перегородку; ее больше всего интересовала жизнь светских дам, которых она видела в магазине «Робертсона и Моффата». Мисс Брайс никогда не позволяла себе порицать их. Если у нее и вырывалось иной раз критическое замечание по адресу какой-либо из этих дам, виной тому была — я уверен — личная обида.
— Невозможная женщина, — пожаловалась мне однажды мисс Брайс, говоря о ком-то из них, — ей нельзя было угодить, она очень резка с людьми ниже ее по положению.
Мисс Брайс с грустью сознавала, что сама она принадлежит к людям «скромного положения», но отнюдь не по рождению, а по бедности.
— Мой отец был полковником британской армии, мать родом из богатой шотландской семьи, — рассказывала мне мисс Брайс. — Но потом нас постигло несчастье. Отец был человеком непрактичным и неосмотрительно распоряжался деньгами. Друзья, которым он помогал в свои счастливые дни, отвернулись от него, когда он сам стал нуждаться в их помощи. Такова жизнь, и ничего тут не поделаешь. По сути дела, единственный друг человека — деньги. Только с годами начинаешь понимать это, хотя должна сказать, что сама я приобрела за свою жизнь немало, хороших бескорыстных друзей.
Мисс Брайс снимала комнату в районе Южной Ярры, («в Южной Ярре публика чище») и оттуда наносила визиты друзьям в определенной последовательности, словно полковник, проводящий смотр войскам в соответствии с установленным порядком.
— По четвергам я пью чай у мистера и миссис Стаффорд. По субботам во второй половине дня навещаю миссис Лоуренс и остаюсь присмотреть за детьми, если она уезжает вечером в гости. Раз в две недели по понедельникам я играю в бридж у миссис Конуэй. Да, я поистине живу полной жизнью, мистер Маршалл.
Вторая продавщица магазина, миссис Фрезер, принадлежала к обществу похуже. Это была худенькая сутулая женщина, лет двадцати шести, она часто стояла съежившись, прижав руки к тощей груди, и жаловалась на холод.
Робкая улыбка быстро исчезала с ее лица, не встретив ответной улыбки. Два года назад она вышла замуж за мастера обувной фабрики; они снимали скромную комнатку в Карлтоне и копили деньги, чтобы купить дом в рассрочку.
— Все, о чем мы мечтаем, — это собственный домик с ванной.
Существование миссис Фрезер отравляла ненавидевшая ее свекровь. Эта женщина была до глубины души возмущена женитьбой сына, на которого возлагала все свои надежды. Если бы надежды эти осуществились, ей были бы обеспечены уважение окружающих, комфорт и безоблачная старость. Для достижения этой цели она требовала от сына всего лишь послушания и полного самопожертвования.
По субботам миссис Фрезер сопровождала мужа к его матери. Она молча и покорно сидела за обеденным столом, боясь проронить слово, которое привлекло бы к ней неумолимый взгляд свекрови.
Но за обедом свекровь обыкновенно была весела и оживлена. Она ласково болтала с сыном, искусно переводя разговор на темы, близкие только им двоим, — передавала новости о девушках, которым когда-то нравился ее сын, вспоминала какие-то случаи из их прежней жизни. Можно было подумать, что любящие мать и сын совершенно ушли в воспоминания о былых счастливых днях.
Пока они так беседовали, миссис
