Рина Зеленая - Разрозненные страницы
Цирк
Наверное, каждый человек с детства любит цирк. У многих эта любовь с годами проходит бесследно, у других — остается навсегда. Например, у меня. Я смотрю в цирке все программы. Я всю жизнь дружила с артистами цирка. И они тоже любили меня.
Однажды, во время войны, у работников цирка был праздничный вечер, и артисты сказали, что хотят видеть меня у себя в гостях. И я целый вечер была у них, с ними. Артисты, контролеры, уборщицы, униформа, конюхи, рабочие сидели «на местах» (в цирке говорят «на местах», а не «в партере»), А я была на манеже — читала, рассказывала. Они хохотали от души. Я изображала взрослых в фельетонах. Я пересказывала свои разговоры с детьми, и пела, и танцевала, а они были рады, как маленькие, и потом целовали меня и дарили конфеты, и цветы, и фарфоровую цирковую лошадку. И я помню, что у меня в жизни был такой вечер.
И еще я радуюсь, что цирковые актеры заняли в нашем искусстве подобающее место. Им пришлось долго бороться, пока пришло признание, потому что в какие-то годы артисты цирка были как бы в ином положении, чем театральные актеры. У артистов театров было словно какое-то превосходство: им уже давали звания, их награждали.
Цирк ценили многие, ценили нечеловечески трудную работу его артистов, с радостью замечали, как советский цирк исподволь набирает силу, как появляются новые советские номера, понимали, сколько нужно труда и упорства, чтобы преодолеть все препоны, косность нравов актеров цирка, а иногда и негибкость руководства.
И вот годы и годы постоянной борьбы — и наступает победа.
Что сейчас говорить об этом, когда советский цирк покоряет мир? Кто поверит, что когда-то с русской фамилией ты вообще не мог быть артистом русского цирка?
Цирк мой дорогой! Благодарю тебя за всю радость всех лет жизни! Разный цирк. Цирк нашего детства, когда захватывает дух от счастья, от света, от запаха цирка, от волнения и страха, от невозможности собрать воедино всё вместе.
Душа переполнена радостью уже с момента обещания: «Если… то пойдете в цирк» (как много в этом «если» трудного, почти невыполнимого: не лазать ни на крышу, ни на балхану, не драться с Ильюшкой из соседнего двора, не бегать за два квартала в лавочку за маковками и т. д.). Но с минуты этого обещания счастье внутри вас: что бы вы ни делали, ожидание греет, спрятанное глубоко внутри. И, наконец, — да! Все правда! Все исполнилось, как вы ждали, как вы мечтали! Только еще прекраснее, чем вы думали…
Взрослый цирк. Не могу не говорить о нем и не могу жить без него. Любовь к нему все равно ведет меня туда. И он опять радует, как бывало раньше… Вот идет по барьеру Рыжий и рыдает. Белый пытается утешить его. Рыжий плачет, как ребенок, и, наконец, всхлипывая, рассказывает, что он был в Третьяковской галерее. Белый доволен:
— Это хорошо, что ты плачешь! Ты молодец! Значит, ты любишь искусство!
— Нет! — продолжает плакать Рыжий. — Со стены упала картина в раме и ударила меня по голове, — и рыдает дальше.
— Ну, теперь я понимаю, — говорит Белый. — Бедный, тебе больно!
— Нет, — плачет клоун, и слезы брызжут на манеж. — Это было месяц назад. Но я тогда так испугался!
И я хохочу от души над этой шуткой.
Я так же смеялась, когда клоуны бегали друг за другом, а один все время вытаскивал из кармана крысу (не настоящую) и крутил ее за хвост, и пугал всех на манеже и в публике, замахиваясь ею, чтобы бросить. Все визжали от страха, а я смеялась. Потому, что сидела далеко, на другой стороне. И ботинки у клоунов были необыкновенно громадные, и походка невероятная, и пиджак то не снимался, то не надевался. И было смешно, когда, вынув веничек из кармана, клоун долго-долго тщательно чистил пиджак, потом аккуратно раскладывал на песке манежа и начинал старательно вытирать об него ноги.
Я столько раз видела все это и опять смеялась.
И когда вдруг все это начало исчезать, стало так печально. Клоуны перестали вдруг быть смешными. И даже сестры Кох, которые ехали на конструкции высотой в три этажа на велосипедах, не утешали, не заменяли простых, знакомых, любимых цирковых номеров.
Прекрасный Юрий Никулин! Спасибо ему за его детские глаза, за все, что он умеет делать для нас, зрителей, любящих цирк. Ю. Никулин великолепен. Он первоклассный киноактер, яркий, ни на кого не похожий, самобытный. И человек он добрый. К нему идут его товарищи: кому тяжело, кому писать о пенсии, кому лекарство надо — он поможет. Все это чувствуешь, читая его книгу «Почти серьезно».
Книга написана талантливо добрым человеком. Видишь его семью, ощущаешь уважение к труду, которому учит жизнь и семья. Каждый рассказ оставляет в душе добрый след.
Нельзя не удивляться тонкости рисунков, точных шаржей Ю. Никулина, украшающих его книгу. Я иногда с трудом дочитываю до конца актерские воспоминания. А Никулина перечитала бы еще раз.
Карандаш (Румянцев) — всеобщий любимец, великий клоун. Он по-своему трактовал систему игры в цирке, где всё иначе. Он объяснял молодому товарищу-клоуну, как действовать на сцене:
— Вышел — считай до четырех; поверни голову — считай до трех; бери метлу — считай до пяти; подойди к статуе — считай до четырех; отойди — считай до двух; обернись —…и т. д.
Тот делал точно так, и все было сыграно, как надо.
А теперь я скажу вам по секрету, что некоторые драматические актеры просто мечтали о карьере клоуна, пытались осуществить это и уходили из театра в цирк. И только испытав всю горечь неудачи, поняв несостоятельность своей труднейшей попытки, они вынуждены были признать свое полное поражение и через некоторое время возвращались в театр.
Один мой друг, актер, рассказывал мне о своем крахе, об ужасе и смятении перед незнакомой обстановкой цирка, хотя выступал там после длительной подготовки. Он не узнавал своего голоса, не понимал реакции зрительного зала, не ощущал привычной близости зрителя, хотя сидел на барьере нос к носу с первым рядом. Выяснив, что он никогда не сможет преодолеть страх и привыкнуть к этому другому миру, он вернулся в театр.
Я знаю только один случай «удачи». Человек, когда-то кончив театральную школу, просто пришел в цирк и стал клоуном. Он изо дня в день смешил народ и детей. Это был хороший клоун: он падал на манеже, говорил монологи, ползал, кувыркался, пел, даже трижды в день падал из лодки в воду (была такая программа — цирк на воде). Год за годом, всю жизнь на колесах, выполнял он свою клоунскую работу на периферии по намеченным цирком маршрутам, пока хватало сил.
Сейчас-то дело совсем другое. Слава тем, кто создавал первую советскую цирковую школу, тем, кто, закончив ее, стал мастером и помогал готовить в школе новых и новых артистов всех цирковых жанров. Цирковое училище на улице Правды, слава тебе!
