Рина Зеленая - Разрозненные страницы
А если день ослепительно солнечный, то надо скорее идти к «Блудному сыну», но смотреть не на сына и не на его голые пятки. Там, в глубине картины, за ним, стоит девочка, она почти тает в темноте, но в такой день ее можно ясно увидеть. А самое удивительное — можно на ее шейке разглядеть ярко-красный коралл на ленточке. Вот это я видела и все ходила и «воображала». (Это словечко я очень часто говорю — оно ко мне попало от детей. Слово очень емкое и многое может определить.)
Орбели
Впервые я увидела Орбели в Эрмитаже. Он шагал по переходу из одного здания в другое очень быстро, большими шагами. Мне показалось странно, что так несется человек старый. Его борода, довольно длинная, с седыми прядями, развевалась, вид был грозный, и вообще больше всего он был похож на разгневанного бога Саваофа. Потом я узнала, что это директор Эрмитажа Иосиф Абгарович Орбели. А его жена — Антонина Николаевна Изергина. Я была с ней знакома; она друг всех моих ленинградских друзей и сама работала в Эрмитаже, в отделе западной живописи. Ей принадлежали все Пикассо, Матиссы, Дерены и все импрессионисты.
Последняя работа А. Н. Изергиной — выставка Матисса в Москве. Она защищала свой западный отдел не только как ученый, но и прямо почти физически, когда рьяные чиновники в служебном раже мечтали засунуть всё в запасники. Она боролась, писала в ЦК и побеждала. На время всё успокаивалось. Ее книги об искусстве имели большой успех, издавались за рубежом.
Во время моих приездов в Ленинград мы встречались обязательно. Не только в Эрмитаже, но и у них дома. Хотя это тоже было в Эрмитаже — там находилась квартира директора, огромная, с окнами на Неву. И там ученый Изергина была просто наш друг Антонина, Тотя, мой любимый друг. И мы, ее друзья (неученые и ученые), опять встречались у них и каждый раз были рады друг другу, как ненормальные. А И. А. Орбели, которого я считала глубоким стариком, родил сына Митю. И хотя Мите к этому времени было семь или восемь лет, он был нашей подругой, а потом, в двенадцать-четырнадцать лет, стал другом, а в двадцать был уже умным, образованным, талантливым ученым-медиком.
Иосиф Абгарович Орбели очень любил и уважал К.Т.Т. Они наслаждались беседой друг с другом, их нельзя было разъединить, когда они начинали разговор.
Антонина Николаевна, всегда интересная, остроумнейшая, блестящая женщина, была необыкновенно плохой хозяйкой, еще хуже, чем я сама. Когда она исчезала надолго из кабинета Орбели — огромная, мрачноватая комната, до потолка уставленная полками с толстыми томами ученых армянских книг, — он говорил, поглаживая бороду и блестя прищуренными удивительными глазами:
— Теперь скоро будет ужин. А может быть, чай. Антонина Николаевна уходит так надолго, что все думают, будто там жарят полбарана. А когда позовут к столу, выяснится, что там чай и двести граммов сыру. Или пряники.
Правда, так и было не раз. Но это не портило настроения, и беседа продолжалась, как на пиру.
Однажды, провожая меня, Орбели у дверей вручил мне подарок — книжку, маленькую, тоненькую. Дома я ее разглядела и любовалась тем, как изящно она издана. Посмотрела год издания — удивилась: 1918. Действительно, только ленинградцы (тогда петроградцы) продолжали традиции старых мастеров-печатников. У них этому искусству учился Орбели. Книжечку я привезла в Москву, спрятала с другими дорогими мне книгами.
Потом, много лет спустя, К.Т.Т., разбирая книги, показывал мне ее опять, осторожно переворачивая страницы за верхний угол справа. (Он вообще обращался с книгами, как с живыми существами.) Красивый шрифт, текст на каждой страничке в рамке. Это книга армянского ученого-математика VII века Анания Ширакаци, переведенная И. А. Орбели, «Вопросы и решения» — задачник для маленьких школьников. Анания — математик, космограф, метеоролог — крупнейшая фигура среди армянских писателей древнего периода.
В типографских данных К.Т.Т. указал мне цифры — количество экземпляров, напечатанных на разных сортах бумаги, все объяснил, а потом показал самую трогательную и ценную страничку, где напечатано, что Орбели сам в типографии набирал и выпустил эту книжечку. И мне подарил ее на память от наборщика с таким автографом: «Замечательному изобразителю детей — детский учебник, особенно любимый мною, на добрую память о наборщике».
На той бумаге, на которой напечатана подаренная мне книжечка, издано всего семьдесят экземпляров. Эти задачки для школьников мне кажутся подлинно литературными произведениями. «Задачи Анании, — пишет в предисловии И. А. Орбели, — занимательны, жизненны, просты. Темы задач по большей части взяты из окружающей Ананию бытовой обстановки, местом действия преимущественно является его родина Ширак».
Вот задача № 12:
«Хотел я построить лодку, и было у меня всего-навсего каких-то три драма, и больше ничего не было, и я сказал моим ближним: «Дайте мне каждый немного денег, чтобы я построил себе лодку». Один дал мне треть стоимости, и один дал четверть, один шестую, один седьмую и один двадцать восьмую, а я, взяв у них, построил лодку. Итак, узнай, сколько всего драмов стоила лодка».
Здесь ощущается и какой-то нравственный аспект: человек просит о помощи и получает ее от людей. Даже от самого бедного — «и один дал двадцать восьмую часть стоимости»!
Задача № 8 — это не только математика, это еще живая история:
«Во время известного восстания армян против персов, когда Заурак Камсаракан убил Сурена, один из азатов армянских отправил посла к персидскому царю, чтобы доложить ему эту печальную весть; он проезжал в день по пятьдесят миль; когда узнал об этом, спустя пятнадцать дней, Заурак Камсаракан, он отправил погоню вернуть его. Гонцы проезжали в день по восемьдесят миль. Итак, узнай, во сколько дней они могли нагнать посла».
Задача № 3 — бытовая или социальная:
«Слышал я от своего учителя следующее. В триклин Маркиана забрались воры и украли половину и четверть казны; когда хранители сокровищ вошли туда, они нашли четыреста двадцать один кединар и три тысячи шестьсот дахеканов. Итак, узнай по этому остатку, сколько всего было казны».
Наверно, очень нравилась детям задача о любимом коне, которого хозяин, скорее всего, был вынужден продать:
«Был у меня породистый конь; я продал его и на четвертую часть его стоимости купил коров, на седьмую часть — коз и на десятую часть — быков, а на триста восемнадцать дахеканов я купил овец. Итак, узнай, сколько дахеканов это составляет».
Цирк
Наверное, каждый человек с детства любит цирк. У многих эта любовь с годами проходит бесследно, у других — остается навсегда. Например, у меня. Я смотрю в цирке все программы. Я всю жизнь дружила с артистами цирка. И они тоже любили меня.
